Эллиотт считал Джорджа Блейка «многообещающим офицером», делающим честь организации, а также «рослым красавцем с отличными манерами, пользующимся всеобщим успехом». Поэтому он был ошарашен, получив в апреле из Лондона сообщение, что Блейк — советский шпион, которого надо хитростью вернуть в Великобританию, где его допросят, арестуют и отдадут под суд за измену.

Блейка перевербовали во время северокорейского плена. В заключении он прочел Карла Маркса, который открыл ему глаза. Но не это, а «жестокие бомбежки корейских деревень американскими летающими крепостями» стали толчком к его безоговорочному обращению в коммунистическую веру: «Я понял, что я не на той стороне». Британский снобизм и предрассудки могли сыграть свою роль в его увлечении революционными идеалами: Блейк, иностранец и еврей, так и не стал полноправным членом «клуба МИ-6». «Какой из него службист», — презрительно бросил один коллега. Хотя Блейк считал себя «беспородным», он по старой традиции в разведке собирался жениться на своей секретарше Айрис Пик, аристократке, дочери выпускника Итона и члена парламента от Консервативной партии. Однако отношения зашли в тупик из-за непоколебимой британской классовой системы. «Он ее любил, но не мог на ней жениться в силу обстоятельств», — написала его тогдашняя жена Джиллиан, тоже работавшая в МИ-6 (вместе с отцом и сестрой). По ее мнению, этот разрыв усилил его неприятие британского истеблишмента. В Берлине Блейк вошел в контакт с КГБ под прикрытием вербовки агентов в советской спецслужбе и начал передавать распечатки данных особой секретности и серьезный компромат, включая детали подпольных операций вроде прокладывания подземного «берлинского туннеля» с целью прослушки «красных». По ночам он фотографировал каталожные карточки Питера Ланна, тем самым выявляя всех оперативных работников МИ-6 в Германии. Блейк сдал предположительно около четырехсот агентов, а сколько из них отправились на тот свет, неизвестно по сей день. Вскоре после своего приезда в Бейрут Блейк установил контакт с Павлом Ефимовичем Недосекиным, начальником ближневосточных операций КГБ, который дал ему телефон на случай аварийной ситуации — а она, о чем ни один из них не догадывался, была уже не за горами.

В начале 1961 года польский шпион с большими усами и непомерным самолюбием сделался перебежчиком в Берлине. Подполковник Михал Голеневский был заместителем начальника военной контрразведки и начальником научно-технического отдела польской разведывательной службы. В пятидесятых он передавал польские секреты Советам. В пятьдесят девятом он начал анонимно передавать польские и советские секреты в ЦРУ, а те в МИ-6. Голеневский был фантазером (чего стоят его утверждения, что он русский цесаревич Алексей), но его разведданные были первоклассными: например, сообщение о том, что советский агент под кодовым именем Лямбда работает в британской разведке. И он представил доказательства: копии трех документов, которые этот агент передал своим советским кураторам. МИ-6 вычислила, что только десять человек в Варшаве и Берлине могли иметь доступ ко всем трем документам, и одним из них был как раз Джордж Блейк. К весне 1961 года в МИ-6 были «на девяносто процентов уверены», что Блейк и есть Лямбда. Дик Уайт послал Эллиотту шифровку с указанием, что Блейка следует «безотлагательно заманить в Лондон под предлогом обсуждения будущего назначения». Это был редкий случай, когда Эллиотт ничего не сказал своему закадычному другу Киму Филби. Мышеловка с наживкой для Джорджа Блейка была приготовлена на субботу, 25 марта.

Прямой вызов в Лондон породил бы у подозреваемого ощущение опасности. Вместо этого Эллиотт придумал как бы случайную встречу. Утром двадцать пятого секретарша Эллиотта позвонила Блейкам со словами, что у нее есть лишний билет на любительскую постановку «Тетки Чарлея». Жена Блейка ухаживала за больным ребенком, и секретарша спросила, «не захочет ли ее муж составить ей компанию». Блейк неохотно согласился прервать свои занятия и потратить пару часов на лицезрение британских актеров в самой что ни на есть английской пьесе. В антракте Блейк и секретарша зашли в бар вместе с другими жаждущими экспатами и там столкнулись с Эллиоттом и Элизабет. «В процессе разговора Эллиотт отвел меня в сторону и сказал, что рад этой неожиданной встрече, так как она избавляет его от необходимости специально ехать ко мне в горы. Он получил письмо из головного офиса с предписанием, чтобы я на несколько дней прибыл в Лондон для консультаций в связи с моим новым назначением. Предложили выехать в пасхальный понедельник, чтобы быть в Лондоне во вторник утром».

Все было заранее срежиссировано с целью отвести подозрения: случайная встреча в баре вместо прямой директивы; обычное письмо, а не срочная телеграмма; рекомендованная дата прибытия в Лондон, а не приказ. И тем не менее Блейк всполошился. В это время он штудировал языковой курс (оплачиваемый МИ-6), на носу важные экзамены. Он ведь все равно собирался провести в Лондоне июльский отпуск, с чего бы такая срочность? Блейк набрал экстренный номер Недосекина. Они встретились в тот же вечер на пляже под Бейрутом. Недосекин сказал, что проконсультируется с Центром. У Блейка была действующая сирийская виза, так что в случае необходимости он мог за пару часов пересечь границу, а затем его перебросили бы в Москву. Но когда они снова встретились на следующий день, Недосекин его подбодрил: «Москва не видит причин для беспокойства. Запросы КГБ не обнаружили никаких утечек. Блейк может ехать в Лондон согласно предписанию».

Перед отъездом Блейк последний раз заехал к Эллиотту, чтобы попрощаться и получить денежки на авиабилет. Эллиотт, как всегда, шутил, но, когда Блейк уже собрался уходить, шеф местного отделения МИ-6 поинтересовался, забронировать ли ему отель «Сент-Эрмин» на Кекстон-стрит, в двух шагах от штаб-квартиры МИ-6, на время его лондонского визита. («Сент-Эрмин» давно облюбовала разведслужба: здесь получал инструкции Кривицкий и был завербован Филби, он всегда кишел офицерами разведки, и где, как не здесь, было вести слежку за предполагаемым предателем.) Блейк вежливо отказался, объяснив, что собирается остановиться у матери в городке Рэдлетт к северу от Лондона. Но Эллиотт не отставал, настаивая на том, что «в отеле будет удобнее». Почему Эллиотт был так настойчив и чем ему не нравился вариант с патриархальным Хертфордширом? «В голове у меня мелькнула тень сомнения, но потом снова куда-то ушла», — позже записал Блейк. Вероятно, Эллиотт просто проявлял заботу.

В пятьдесят первом Филби ускользнул прямо из рук Дика Уайта; спустя десять лет, с Блейком, Уайт не повторит этой ошибки. По приезде в Лондон Блейка сразу сопроводили в особняк МИ-6 в квартале Карлто-Гарденс, привели в комнату на верхнем этаже (с прослушкой) и объявили, что «к нему возникло несколько вопросов в связи с его пребыванием в Берлине и они потребуют обстоятельных ответов». По словам Эллиотта, с ним должны были обсудить новое назначение; при чем тут его прошлое? В эту минуту Блейк с мрачной определенностью осознал, что его ожидает: «Я влип». В первый день допроса в ответ на придирки трех сотрудников он отпирался; на второй, под давлением компрометирующих доказательств его шпионской деятельности, он начал сдавать. «В этом не было враждебности, только настойчивость». У Блейка не осталось никаких сомнений в том, что МИ-6 до всего докопалась. На третий день кто-то из дознавателей дружески заметил, что северокорейцы наверняка под пытками заставили его сознаться в том, что он британский разведчик, а затем с помощью шантажа принудили шпионить на коммунистов. Это так понятно. Блейк огрызнулся: «Никто меня не пытал! И не шантажировал! Я сам, по собственной инициативе, предложил Советам свои услуги».