(Тем, кто напомнит, что на самом деле старые репликанты эпохи «Нексуса» искренне желали не быть порабощенными – что только репликанты эры Гослинга/Хукс довольны своей участью, – я отвечу, что об этом и говорю. Фильм, начинающийся с интригующего допущения о неспособных на бунт репликантах, отбрасывает это допущение, только чтобы заново переворошить проблемы, уже рассмотренные оригинальным «Бегущим по лезвию». А «2049» не просто отбрасывает свое допущение, он попросту предает его, когда неспособный на бунт Кей в итоге, э-э, бунтует.)

«2049» мог бы поиграть со всеми этими идеями, и не только – его тематическая глубина могла бы превзойти оригинал так же, как это сделал его визуальный дизайн. Вместо этого сценаристы Фанчер и Грин решили заново повторить те же морализаторские клише, что и сериалы типа (менее удачных) «Людей».

Почти сорок лет назад, в «Автостопом по галактике», нам представили разумную корову, которая, желая быть съеденной, рекомендовала лакомые кусочки себя самой посетителям ресторана «У конца Вселенной». Дуглас Адамс исследовал в этой двухминутной виньетке более интересную территорию, чем «2049» за свои два часа сорок пять минут.

Дени Вильнев преподнес нам фильм-жемчужину: мерцающую, переливчатую, такую ровную и гладкую, что ее, если истолочь, можно на зеркало для «Хаббла» пустить. Вам определенно стоит пойти и посмотреть его на самом большом экране, какой сможете найти; скорее всего, это один из лучших фильмов, которые вы увидите в этом году. Но с жемчужинами вот какая штука – они, по сути, аллергическая реакция: ответ моллюска на какой-то раздражитель, перламутровый секрет, прячущий в своем сердце нежеланную песчинку. Жемчужины – это красивый пластырь, скрывающий под собой несовершенство.

«Бегущий по лезвию 2049» – замечательная жемчужина. Но корова из него вышла бы лучше.

Леди в синяках и Дэвид

(Журнал Nowa Fantastyka, декабрь 2016 года)

(Ремикс для блога – 18 января 2017 года)

Будучи аспирантом, я собрал электрический бонг из колб Эрленмейера, резиновых пробок и компрессора для аквариума. Трубка от него шла к респиратору, который болтался у меня над кроватью, словно выпавшая кислородная маска в терпящем катастрофу авиалайнере – по соседству с панелью управления моего планетария, самодельного устройства, проецировавшего звезды, туманности и взрывающиеся звездолеты на дальнюю стену. Звезды на самом деле перемещались в 3D, появлялись в центре стены и разбегались к ее краям на разных скоростях. Клубы́ туманностей колыхались, струясь мимо. Планеты набухали, вращаясь, по всему экрану. Неплохо для штуковины, сооруженной из старых проигрывателей и лампочек, а также полурасплавленных пластиковых банок от арахисового масла, набитых крашеным целлофаном. Вы не жили, если не рассекали, накурившись, Тройную туманность под запилы Yes.

Я тогда был из тех, кого некоторые назвали бы укурками. И тем не менее так и не пошел дальше каннабиса, даже галлюциногены ни разу не попробовал.

Прошло время, и стало ясно, что это было серьезным упущением в моем воспитании. Две трети тех, кто употреблял психотропы, описывают этот опыт как один из самых духовно значимых в своей жизни. МРТ показывает, что ЛСД соединяет между собой части мозга, которые обычно друг с другом вообще не разговаривают.[145] Он деконструирует восприятие собственного «я» на уровне нейронов, а вы ведь меня знаете: я просто-таки зачарован подобными штуками. Так почему, растратив уже половину своей жизни, я так и не попробовал ЛСД?

Примерно год назад я озвучил эти сожаления своему другу, парню, которого впервые встретил, когда он был всего лишь ясноглазым подростком, просившим меня выступить на уроке английского в его старшей школе. Каким-то образом за прошедшее время он повзрослел (я-то не изменился совершенно); теперь у него в послужном списке докторская степень, и он преподает в местном университете. Он меня пожалел; несколько месяцев назад тайком передал мне пару кружочков конфетти, пропитанных галлюциногенной благодатью.

Я знавал людей, которые на эту фигню молились. А еще – людей, признававшихся, что под ее влиянием бродили по кишащим машинами дорогам или шатались по краям Обрывов Скарборо, ощущая странную неуязвимость. Мне было любопытно, однако я не желал закончить свои дни кровавой лужей у подножья какого-нибудь утеса. Я избрал более контролируемый подход. Позвал вторым пилотом своего приятеля Дейва Никля.

– Три правила, – сказал Дейв, когда пришел. – Первое: не выходи из дома. Второе: когда ты нарушишь первое и выйдешь из дома, не заходи на дорогу. Третье: когда я скажу «немедленно перестань это делать», ты перестаешь это делать, что бы ни делал. В ту же. Секунду.

Я рассосал первую пластинку до состояния пюре. Ничего особенного не почувствовал, кроме растущего раздражения на медленное продвижение Дейва в игре SOMA, за которую тот взялся, дожидаясь, когда начнет происходить что-то интересное. Поэтому спустя час я закинул в рот вторую.

И начало происходить что-то интересное.

Оно к тебе как бы подкрадывается.

Поначалу ощущаешь себя как будто выпившим или слегка накурившимся: легкая голова, расторможенность, однако безо всякой тошноты или головокружения с повышенным слюноотделением. Спустя какое-то время края поля зрения начинают немножко походить на те оптические иллюзии, что печатают в Scientific American – ну, знаете, такие муаровые узоры, которые словно движутся, хотя вы знаете, что это не так. Эффект начинается по краям и распространяется к центру; и неожиданно складки на моем покрывале начинают извиваться, словно рукава аллювиальной дельты. Растопыренные пальцы, резко опущенные на кровать, останавливают это движение по крайней мере на несколько мгновений; кончики моих пальцев каким-то образом заякоривают ткань, заставляют ее вести себя прилично. Но потом рукава вылезают на поверхность вокруг них, словно мои пальцы – это ветки в потоке: они не прерывают течение, только придают ему другую форму. Как бы внимательно я ни вглядывался, как бы тщательно ни сосредотачивался – я не могу это остановить.

Какое-то время я – призрак, мое тело зыбко словно туман. Кажется, я знаю почему. Проводились эксперименты, в которых ты видишь, как кто-то произносит слово, но то, что ты слышишь, не совпадает с движениями губ говорящего. Мозг разрешает этот конфликт, воспринимая не настоящие звуки, а более близкие к тому, что вроде бы произнесли губы.

Мне кажется, происходит что-то в этом роде.

Я чувствую себя невероятно слабым, я точно знаю, знаю нутром, что у меня не хватит сил даже оторвать руку от постели. И тем не менее совершаю куда большее: встаю с кровати, иду в соседнюю комнату, несколько раз подтягиваюсь. Как мозг все это примирит? Как мясному компьютеру свести воедино «ты не можешь двигаться» и «ты двигаешься»? Кажется, он решил, что я лишен массы. У меня нет