Услышав стук в дверь, Евгений, валявшийся до этого на койке, лениво сел, сказал:

— Войдите.

И, увидев полковника, подскочил, вытянулся.

Сундуков махнул на него рукой.

— Сиди, сиди капитан!

Сам тоже уселся на единственный стул, имевшийся в комнате. Опять, по своей привычке, некоторое время рассматривал подчиненного в упор. Потом заговорил.

— Теперь тебе все известно, капитан. Сам понимаешь — ты по уши в дерьме.

С этим утверждением Евгений мог бы поспорить, но не стал.

А полковник продолжал:

— Не скрою, руководство хотело стереть тебя в порошок. Я не дал. Молодой, перспективный, уже кое-какого опыта поднабрался. Ну, оступился, с кем не бывает. Не спорь, оступился! Контакт с вражеским шпионом, дружеские с ним отношения — как прикажешь это называть?

Евгений молчал.

— Сам понимаешь, на оперативной работе я тебя оставить не могу. Но! — Сундуков назидательно поднял вверх палец, покачал им значительно. — Будешь заниматься рабочей поддержкой. Наберешь группу, проведете слаживание и станешь по-прежнему выезжать за границу. Этого у тебя никто не отнимает. Еще пару недель посидишь на базе, позанимаешься с инструкторами. Все-таки специфика будущей работы отличается от прежней, должен постигнуть кое-какие тонкости.

Сундуков замолчал, достал сигареты.

— Курить у тебя здесь можно?

— Курите, товарищ полковник, — разрешил Евгений, хотя сам предпочитал в комнате не дымить. В тумбочке нашлась пустая баночка из-под растворимого кофе, ее он и предложил начальнику в качестве пепельницы. Подумал и закурил тоже. Уж очень нерадостную весть принес ему Сундуков. Его лишили работы, которая ему так нравилась! А взамен предлагают что-то совершенно неизвестное, кота в мешке. Он, конечно, в общих чертах представлял, что означает термин «рабочая поддержка». В любой операции работу группы оперативников обеспечивают некие темные силы, которые на поверхности практически не появляются и самоотверженно становятся на пути противника, намеревающегося атаковать оперативников. В детали операций эти силы никто не посвящает. Просто приказывают: сделать то и это, а нужда появится — лечь костьми. А в «то и это» зачастую входят и убийства, и теракты, и похищения. В общем, грязная работа, этакий ассенизационный обоз СОБ. И сами оперативники с группами рабочей поддержки практически не контактируют. Поле деятельности им обеспечено — и ладно. А кто и какими средствами это поле обеспечил — их не волнует.

— Не переживай ты так, — сказал Сундуков, заметив эмоции, отражавшиеся на лице Евгения. — Если хочешь знать, я сам начинал именно с рабочей поддержки. И ничего, как видишь — на коне!

— Но я-то не начинал! — отозвался с болью в голосе Евгений. — Я сразу оперативником стал!

— Ну и что из этого? — возразил полковник. — Зато теперь знаешь, как оперативники работают, и сам сможешь эффективно действовать, поддерживая их! Пойми, не могу я тебя в оперативниках оставить! По всем нашим законам и правилам не могу! Скажи спасибо, что вообще…

Тут он оборвал себя, но Евгений понял, что хотел сказать его начальник: «Скажи спасибо, что вообще тебя не ликвидировали!» Ну что же, спасибо огромное! Тут неожиданно происходящее открылось перед ним с другой стороны. Действительно, чего жаловаться? В живых остался (а ведь могли шлепнуть, ой, как могли!), работа новая есть. Кто знает, может, она еще интереснее предыдущей окажется и понравится ему больше?

— Да все в порядке, товарищ полковник, — сказал он, уже в свою очередь успокаивая Сундукова. — Непривычно, согласен. Но ведь не смертельно? Советский офицер на любом месте Родине сгодится. Обидно, конечно — за малую провинность сразу так по башке получить. Да ведь и не провинность это вовсе! Ну, выпил с человеком, поговорил. Что сразу меня в пособники шпиона записывать? Я ему никаких тайн не выбалтывал. Ну, да ладно. Квартиру у меня хоть не отберут?

— Не отберут, не бойся, — облегченно хохотнул Сундуков. — Будешь жить, как прежде. Может быть, даже чаще за границу станешь мотаться. Вот в Управлении тебе теперь не следует появляться. На службу — на Полигон. Здесь теперь тебе и стол и дом.

— А начальство?

— Отделом «Л» я командую по-прежнему. Но непосредственным начальником у тебя будет подполковник Горяев Степан Викторович. Сегодня познакомишься. Он тебе обязанности в подробностях и доложит.

И уже уходя, шепнул Евгению:

— Знал бы ты, сколько голов в Управлении полетело! Не говоря уже о звездах.

И Миронов еще раз подумал о том, что ему все-таки крупно повезло…

В Управление ему и правда теперь ходу не было. Да и незачем это стало. Подполковник Горяев оказался очень приличным начальником. Сам прошедший службу в группах рабочей поддержки, но так и не выбившийся (а может, и не захотевший выбиться) в оперативники, службу свою он любил и к подготовке специалистов относился со всем возможным рвением. Поначалу смотрел на новичка с некоторым недоверием, но после того, как две недели гонял его по штурмовой полосе, напрягал в тире и спортзале, признал, что парень многое умеет и старается максимально раскрыть свой потенциал.

Миронов за эти дни похудел на семь килограммов, поднакачал мускулатуру, стал выглядеть жилистым и сухим, а плечи наоборот, будто раздались в ширину. Наташка, увидев его, когда Евгения наконец-то отпустили на пару дней домой, ахнула.

— Это в какой же ты командировке был? Там что из вас Аленов Делонов делали?

Евгений усмехнулся покровительственно.

— И Жанов-Полей Бельмондо тоже. Соскучилась?

И Наташка, обнимая его, призналась:

— Соскучилась.

Они провели вместе три прекрасных дня, тем более, что у девушки была сессия и между экзаменами оставались значительные промежутки времени — на подготовку. Подготовку послали подальше, а вместо нее занимались любовью, гуляли и даже уезжали за город — искупаться в какой-нибудь речушке.

А потом была командировка в Уругвай. Евгений полетел туда еще рядовым членом группы — для стажировки. Естественным образом подразумевалось, что в случае успешного выполнения задания его назначат командиром отдельной группы и в дальнейшем эта группа вольется в общий состав службы рабочей поддержки СОБ. Миронов успокоился, уже не переживал свое отстранение от оперативной работы. Новая служба была не менее, а может, и более оперативной. Почти всегда нелегально, без документов, максимум — под чужим паспортом, чаще — иностранным, нужно было сделать все, чтобы пришедшие за ними оперативники не испытывали трудностей в выполнении своего задания. А также ликвидировать последствия этих операций и уходить с театра действий последними. Что зачастую сопряжено было с потерями в личном составе. Но риск не пугал, скорее заставлял сердце биться сильнее, а кровь быстрее бежать по жилам.

В Уругвае все прошло более чем хорошо. По крайней мере то, что касалось их части работы. После окончания операции, когда вся группа вернулась на Полигон, Горяев скупо похвалил всех участников — и все. А это значило, что нареканий со стороны оперативников не было, они сделали все правильно. Нет, конечно, наградами не обходили и в этой службе и званиями тоже. Но делалось это безо всякой помпы и торжественных речей. Горяев вызывал к себе награжденного или получившего очередное звание, вручал коробочку с орденом или новые погоны, жал руку, говорил «Поздравляю!». На этом торжественная часть заканчивалась, можно было переходить к банкету с друзьями. Награжденные сами должны были догадываться, за что удостоены. Чаще всего — догадывались. Потому что чувствовали, где сработали хорошо, как надо, а где — прокололись. Наказания за проколы, наверное, тоже существовали, но на памяти Евгения серьезных провалов не случалось. Горяев сумел так построить свою службу, что на каждой операции его люди выкладывались по полной программе, не жалея себя. А то и посторонних лиц, мешающих успешному проведению операции. Это была жесткая служба, ориентированная только на успех. И никак иначе.