Они никогда не говорили о своих чувствах друг к другу, не произносили слова «любовь». Это как бы само собой разумелось. Не было и разговоров о браке. Живут себе люди вместе, вот и пускай живут. Хрупкое равновесие, конечно, но девушке, кажется, большего не хотелось, а Евгений не решался настаивать. В письмах родителям, отвечая на настойчивые вопросы матери, он уклонялся от прямого ответа, сообщал, что «есть один человек», но о подробностях своих отношений с Наташкой не распространялся. Мама не раз намекала, что не прочь бы уже и внуков понянчить. Он думал о детях и… не представлял себя в роли отца. Ну, а кроме того, род его занятий как-то не располагал к заведению солидного полноценного семейства.

Его немножко волновал вопрос: как начальство посмотрит на такой вот гражданский брак сотрудника, он даже со Ступиным посоветовался. Но Серега сказал, что начальству высочайше плевать на такие вопросы, у него своих заморочек хватает, и Миронов успокоился.

Однажды осенним вечером, когда готовилась очередная операция, на этот раз в Колумбии, и Евгений целый день просидел над справочной литературой и секретными донесениями агентов в Управлении, он, выйдя на улицу, услышал:

— Евгений Викторович! Капитан Миронов!

Оглянулся.

— Здравия желаю, товарищ майор!

Это был Симонов, тот самый майор, что завербовал его в СОБ. Выглядел майор, прямо скажем, не лучшим образом, хотя одет был щеголевато. За то время, что они не виделись, вербовщик как-то постарел, сгорбился. Лицо его, одутловатое, с набрякшими под глазами мешкам, тем не менее выражало искреннюю радость при виде давнего знакомца.

— Ну, крестничек, ты прямо орел! И ходишь гоголем, и глядишь остро. На пользу тебе пошла наша служба, явно на пользу!

— Да и вы, Алексей Васильевич, ничего себе выглядите! — сказал Евгений, кривя душой.

Симонов погрозил ему пальцем:

— Нехорошо врать старшим товарищам! Будто я сам не знаю, что дерьмово выгляжу! Ну, тут ничего не поделаешь, служба заездила. Пора если не на пенсию, то хотя бы в отпуск. А что это тебя в Управлении сегодня не было видно? Я, почитай, целый день там провел, но с тобой не встречался.

Евгений пожал плечами.

— За бумагами сидел, к операции готовился. Времени мало, а объем информации большой. Вот и приходится от стола голову не поднимать. Даже не пообедал.

— Ну, это не беда, — заулыбался майор, — это мы сейчас исправим.

Подхватил его под локоть, потащил.

— Пойдем-ка, братец, посидим, покушаем, по рюмке тяпнем, старые времена вспомним. Я угощаю. Сам голодный, как волк. Тут неподалеку местечко одно есть, люля готовят — пальчики оближешь!

Против люля Евгений ничего не имел, но вот какие «старые времена» Симонов собрался вспоминать? Они и встречались-то всего два раза: когда майор вербовал юного старшего лейтенанта и на выпуске в Георгиевском отделении СОБ, когда майор попросил его, только что получившего капитанские погоны, передать письмо знакомым в Москве.

Но Симонов уже тащил его узкими улочками и вскоре действительно привел в уютное кафе, расположившееся в полуподвале старинного мрачного дома с облупившимися статуями на фасаде. Кафе называлось смешно: «Заходи, дорогой!» и было явно не из дешевых. Это чувствовалось хотя бы по бородатому швейцару, встретившему их у дверей и по такому же бородатому, словно брат-близнец, гардеробщику, принявшему у них плащи.

Симонов таким завсегдатаем этого места, каких встречают с распростертыми объятиями: «Алексей Васильевич, дорогой! Что же вы к нам редко заходите?!» не был, но все же уверенно прошел в зал. Подлетел официант, проводил к столику. Евгений осмотрелся. Сплошное темное дерево. Низкий потолок, перекрещенный массивными, похоже, дубовыми балками, свисающие на цепях светильники из тележных колес, едва не достающие до макушки стоящего в полный рост человека. Несколько столиков в центре зала, а по стенам — отдельные кабинки, отделенные друг от друга перегородками так, чтобы не было видно соседей. Народу немного, кабинки заняты едва ли на треть. В глубине зала низкая эстрада, но музыкантов пока нет, просто из-под потолка льется тихая, умиротворяющая музыка. Уютно, черт побери!

Симонов поманил официанта пальцем. Тот почтительно склонился.

— Милейший, нам бы лучше куда-то туда перебраться, — негромко сказал майор, поведя кистью в сторону кабинок. — У нас приватный разговор. И меню, пожалуйста.

Официант кивнул, обвел взором стены, обнаружил пустующую кабинку.

— Прошу!

Они пересели. Симонов раскрыл книжечку меню.

— Та-ак… Так. Как ты, Евгений Викторович? Люля будешь? Салатики? Что-то из мясных закусок?

— На ваше усмотрение, Алексей Васильевич! — махнул рукой Миронов. Ему вдруг очень захотелось есть. Ну да, целый день маковой росинки во рту не было! Да и сама обстановка располагала, наверное.

— И водочки! — весело сказал майор. Непременно водочки! Нашу встречу надо отметить!

Веселость эта не понравилась Евгению. Можно подумать, старые друзья встретились! Что-то у Симонова не в порядке, если он в кабак тянет едва знакомого капитана. Наверняка душу станет изливать, приняв на грудь граммов триста. Неприятно, но никуда от этого уже не деться. Ладно, потерпим.

Майор сделал заказ, велев принести в первую очередь графинчике водкой и бутылочку «Боржоми». Евгений, мельком заглянувший в меню и увидевший цены, прикидывал в уме, хватит ли у него денег, чтобы расплатиться за такой ужин. Симонов понял его сомнения.

— Не тушуйся, капитан! Сказано же — я угощаю!

Ну, никто его за язык не тянул.

Принесли запотевший графин с водкой, бутылку минералки. Майор плотоядно потер ладони, схватился за графин, выдернул притертую пробку. Торопливо разлил по рюмкам, потом, опомнившись, плеснул и воды в бокалы.

— Ну, за встречу боевых друзей! — провозгласил он, вздергивая руку. В толстых пальцах пятидесятиграммовая рюмка казалось крошечной.

Евгений поднял свою рюмку. Не дожидаясь ответных слов, Симонов выплеснул водку в рот, жадно, одним глотком проглотил и тут же налил вторую. Но ее выпить не спешил, прислушивался к внутреннему своему состоянию. Через минуту на лбу его выступил пот, лицо покраснело. «Да он с величайшего похмелья! — понял Евгений. — Если не запойный». Ему приходилось встречать подобных людей. И означало это только то, что излияния души начнутся еще до рубежа в триста граммов.

Уже не обращая внимания на Миронова, майор опрокинул в себя вторую рюмку, присосался к бокалу с «Боржоми». Потом, удовлетворенно выдохнув, отер рот салфеткой и закурил.

— Не поверишь, с утра выпить хотелось, — сказал он, благодушно рассматривая Евгения сквозь завитки дыма. Курил Симонов «Европу» — хорошие югославские сигареты, чрезвычайно редко появляющиеся в Москве и только в фирменном магазине «Ядран». — На службе дергают, сюда вот вызвали, дескать, начальство нашим отделением недовольно. А чем конкретно недовольно — не говорят. И слоняешься по Управлению целый день как неприкаянный. Уже бы конкретно сказали: вот тут у тебя, Алексей Васильевич, недочеты и тут, вставили фитиля и отпустили с миром, исправлять недостатки. Нет, мурыжат, правды в глаза не говорят! У вас провалов в последнее время не было?