в билете. Взял коробку, положил в нее деньги. Начал нащупывать штампик, а его нет. Посмотрел вокруг – нет. А ведь я держал его в руках двадцать-тридцать минут назад.

Обыскали весь кабинет, ящики стола, под столом – пропал штампик. Деньги целы, а штампика нет.

Пришлось сообщить в райком партии, попросить выдать новый штампик. Через несколько дней оттуда позвонили:

– Тогда-то Гейман должен прийти на заседание комиссии по персональным делам.

– Какое персональное дело? Кто-то из озорства или по злости утащил штампик. В чем преступление?

– На комиссии выясните.

Это была комиссия старых большевиков. Человек восемь-десять.

Усадили меня на стул и тут же заговорили о бдительности, разгильдяйстве и других неблаговидных делах. Я по наивности воспринимал происходящее несерьезно – подумаешь, штампик!

– Вы понимаете, какое преступление совершили перед партией? – зашелся в крике один старичок.

– Понимаю. Штампик – партийное имущество. Я готов заплатить за него – он стоит полтинник. Или могу сделать новый.

– Как новый? – изумилась член комиссии.

– В детстве я в шутку делал всякие глупые печати. Это нетрудно.

– У вас в детском саду была подпольная фабрика печатей?

– Мой детский сад находился в цехе. Там я научился многому. В том числе и делать печати. У меня большой полиграфический опыт.

– Не уводите нас в сторону. Ваш проступок нельзя оценить полтинниками. Он носит политическую окраску. Понимаете?

– Не понимаю, где здесь политика.

– А если этим штампом воспользуется враг народа, шпион? Это разве не политика?

– Что шпион сделает со штампом?

– Он у другого разгильдяя украдет партбилет и у него в руках окажется очень важный документ. Дорога ему будет открыта в самые важные органы.

– Извините, но я ни разу в жизни не использовал свой партбилет как пропуск. Я хожу в ЦК комсомола, в ЦК партии, МВД, КГБ…

– Товарищи, видите, он ничего не понимает, не осознает. Это закоренелый антипартийной элемент. Предлагаю подумать, место ли ему в партии.

Остальные члены комиссии стали выходить из себя, махать на меня руками, тыкать пальцами. Словом, большинство поддержало старика.

Вынесли решение просить бюро райкома рассмотреть вопрос о моем пребывании в партии.

Я понял, что заигрался.

Пришел к редактору:

– Через несколько дней я буду увольняться.

– Это почему?

– Меня исключат из партии и никто держать меня в газете ЦК комсомола не будет.

– Не придуривайся. Расскажи все по порядку.

Я рассказал. Шеф возмутился:

– Они что, из ума выжили? Иди работай, ни о чем не думай.

Через несколько дней меня вызвали на бюро райкома. Поспрашивали, как пропал штампик. Я подробно ответил. Первый секретарь сказал:

– Вы человек молодой. Вам надо понимать, что у ветеранов нервы испорчены, Да и взгляды не так легко меняются. Надо быть с ними терпимее. Идти на компромисс. Мы примем решение выдать вашей партийной организации новый штамп. А вам, так уж положено, объявим выговор без занесения в учетную карточку.

Члены бюро, кто согласен? Единогласно.

* * *

Лучше пасть в нищету, голодать или красть,

Чем в число блюдолизов презренных попасть.

Лучше кости глодать, чем прельститься сластями

За столом у мерзавцев, имеющих власть.

Омар Хайям.

Заключением нашей программы во Франции было посещение кладбища Пер-Лашез. Это – одно из знаменательных мест в Париже. В первую очередь, оно известно тем, что здесь находится Стена коммунаров. Когда армия контрреволюционного правительства, сбежавшего в Версаль, подавляла Парижскую коммуну, последние кровопролитные бои шли здесь, на Пер-Лашез. Революция была задушена. У кладбищенской стены были расстреляны 147 коммунаров. Их похоронили на этой земле.

Примечательно, что и Адольф Тьер, отдавший приказ об убийстве, сам похоронен тут же, поблизости от Стены коммунаров.

Пер-Лашез – самое большое кладбище в Париже. Оно занимает около 48 гектаров земли. Тут похоронен миллион человек, не считая тех, кто был кремирован и чей прах покоится в колумбарии.

Пер-Лашез – великолепное собрание искусно созданных надгробных памятников. Посмотреть на них, отдать дань уважения людям, похороненным здесь, на кладбище ежегодно приходит два миллиона человек. Знаменательно, что на Пер-Лашез находится могила Ф. Шопена, написавшего "Похоронный марш". Под эту мелодию было предано земле большинство тех, кто покоится на Пер-Лашез.

Тут похоронено много знаменитых и великих людей: Россини, Бальзак, Бомарше, Сара Бернар, Мольер, Ив Монтан, Эдит Пиаф. И даже батько Махно.

Я стоял у могилы маленькой Парижской певицы, которая дорога мне и сейчас. Меня издали позвали.

Оказалось, к группе наших ребят подошла молодая женщина и спросила, не из Советского Союза ли они. Те ответили утвердительно.

– Откуда вы?

– Из разных городов и республик.

– А из Риги есть?

– Есть. Мы сейчас позовем.

Я подошел и глазам своим не поверил. Передо мной стояла одна из моих крестниц. Мы обнялись…

Однажды зашла ко мне в кабинет незнакомая девушка. Невысокого роста. Круглолицая, симпатичная.

– Пришла к вам за помощью, – слегка помявшись, сказала она. – Я – журналист. Работала в районной газете. Вышла замуж за военного. Его перевели служить в Ригу. Живем в офицерском общежитии на небольшую лейтенантскую зарплату. Я не работаю, и из-за этого мы начинаем ссориться. Может разрушиться семья.

Мне посоветовали обратиться к вам. Помогите мне устроиться куда-нибудь на работу. Хорошо бы по специальности.

Девушка разволновалась. Ее щеки зарделись. Из глаз вот-вот потекут слезы.

– Успокойтесь. Задача непростая. В нашей профессии вакантных мест нет. Приходите завтра. За это время постараюсь придумать, как вам помочь.

Пошел к шефу, рассказал ее историю. Предложил:

– Давай возьмем ее ко мне в отдел. Если не потянет, поищу ей место в какой-нибудь многотиражке. Почти ребенок, а уже семья рушится.

Мы не прогадали. Она сравнительно неплохо писала, была настоящим трудоголикам, взяла на себя всю текущую работу.

Но, к сожалению, пробыла в нашей редакции недолго – ее мужа перевели куда-то в другое место. Мы снабдили ее лучшими характеристиками.

… – Как дела? – спросил я. – Работа?

– Мы попали в один небольшой город. Там – городская газета. Ваши отзывы очень помогли. Меня взяли в штат. Все хорошо. Вот поощрили поездкой во Францию. Нас в группе пять журналисток.

– Как семья? Ссоритесь?

– Нет, нет. Живем очень дружно. Муж уже старший лейтенант. На хорошем счету. Квартиру получили.

– Дети?

– Не успели. Но планируем.

– Рад тебя видеть. Не думал, что когда-нибудь встретимся. Скажи мужу, чтобы к следующему разу был генералом.

– И я рада. Часто вспоминаю, коллегам рассказываю…

* * *

Мир открывает двери перед теми, кто знает, куда идет.

Ральф У. Эмерсон.

В аэропорту ле Бурже наши сто чемоданов снова собрались во внушительный табун. Среди