На этот раз было что послушать!

Стэнфорд узнал очень многое о биографии, характере, привычках и склонностях эрцгерцога Франца Фердинанда Габсбурга д'Эсте. Всё то, о чём было написано выше. И даже больше. Только вот изложение было донельзя оригинальным. Все эти полезные сведения приходилось вышелушивать из повторяющихся, как узор на обоях, рассуждений герра Зигмунда Фрейда о Я и Сверх-Я, Эросе и Танатосе, кастрационных и эдиповых комплексах, сознании, подсознании и сверхсознании, сексуальности и гиперсексуальности, садизме и мазохизме, из-под груды причудливых терминов, обозначавших неизвестно что, и туманных определений, ничего не определявших.

Себя профессор Фрейд считал не иначе как гением, постигшим тайны человеческой психики, – да что там психики! – всей человеческой жизни, как личной, так и общественной. У него уже была своя, так называемая «венская» школа, сонм учеников и последователей, чуть не молящихся на новоявленного пророка. А Франц Фердинанд как раз поддерживал «венскую школу» материально, бог весть из каких соображений.

«И это подход к человеку и его душе? – невесело думал Ричард, продолжая внимательно следить за рассуждениями профессора Фрейда, который, обретя нового слушателя, разошёлся, как токующий глухарь. – Чем-то он напоминает мне этого немецкого экономиста, как его? Маркса, что ли? У того, если выделить главное, человек сводится к прожорливой пасти и брюху. К экономике. У этого – к тому, что несколько пониже брюха, между ног. К сексу. О Боге и дьяволе ни тот ни другой даже помыслить не хотят…»

Поначалу Стэнфорд ошибался, принимая герра профессора за весьма вульгарного психопата, но это только поначалу!

Да, есть люди, которых неудержимо тянет на амвон, или как там называется это место, с которого проповеди произносят? Они просто не могут жить без того, чтобы не наставлять других на Путь Абсолютной Истины. Они почитают себя мессиями, которые призваны нести в народные массы доброе, мудрое, вечное. Они согласны даже на свою собственную Голгофу, правда, редко кому из них настолько везёт. На подобную публику Голгоф не напасёшься!

Самое лучшее – если уж нет надежды побить их камнями! – обходить таких самозваных пророков и мессий десятой дорогой. Потому как нет более прилипчивой заразы, чем глупость.

Но этот тип, так напоминающий гробовщика, куда сложнее, понял Стэнфорд. Самое страшное заключается в том, что в словах самозваного лекаря человеческих душ прослушиваются нотки чего-то высшего, истинного! Нотки? Всего лишь нотки? Пусть так, но многим ли дано их услышать, не говоря уже о том, чтобы передать другим?!

И вдруг, с некоторого момента беседы, Ричарду стало не до каких бы то ни было теорий и осмыслений, – до него наконец дошла сумма удивительных аналогий между двумя судьбами, а в чём-то и характерами. Судьбой его старшего брата Питера и наследника двойной короны Австро-Венгрии, несчастного и злополучного герцога д'Эсте.

«Таких совпадений просто так не бывает, – потрясённо думал Дик. – Кому другому расскажите про совпадения! Родились в один год… Смерть матери… Обида на отца, никчёмность и ненужность. А потом? О, Господи! Любовь к мачехе?! Нет, здесь не совсем то. Скорее, совсем не то. Но вот отношение к младшему брату, к Отто? Похоже, до чего похоже… Пунктир двух судеб словно бы переплетается. Повторяет друг друга. Но одна из этих пунктирных линий прервана. Мной. Сейчас мне показывают другую. Это знак! Кто подаёт мне его?»

Хороший вопрос…

Мысли Дика балансировали на грани абсурда. Кто бы поверил, но такое балансирование порой очень полезно для мыслей. Оно выводит их за грань пошлого благоразумия.

Ричард Стэнфорд вглядывался в глаза сидящего напротив профессора Фрейда, тонул в них, и у него возникало странное ощущение – точно в окружающем его мире появился разлом, из которого дует в лицо обжигающим холодом. И Дику вдруг невыносимо захотелось расширить эту щель, заглянуть туда, в неизвестное, неизмеримое и непонятное. Туда, где, складываясь в причудливые картины, клубятся и переплетаются могучие струи предвечной тьмы, изначального Хаоса. Вглубь заглянуть, в собственное подсознание, «ИД», как называл этот ужас и восторг его новый знакомый.

«Ах, как же вы сильны, герр Фрейд! – Ричард словно бы дал себе мысленную пощёчину, возвращая трезвый взгляд на мир. – Можете гордиться, вы почти затащили меня в свой омут, а из тех глубин я бы не выплыл. Но почти! Прекрасная пара получилась бы из нас с вами, хоть вы и не верите в Бога и человеческую душу. Но вы из избранных, милейший Зигмунд. Богу безразлично, верит в него орудие, необходимое ему, или нет. И в своё время…»

Дик повернулся к приоткрытому окну кофейни, с наслаждением вдохнул влажный, чуть пахнувший гниловатыми водорослями воздух.

«Я устал бороться с наваждениями, – с грустью подумал он. – А с самим собой – ещё больше».

Отражение лунного диска дрожало на поверхности Дуная, искрясь и сверкая холодным перламутровым светом, соединяя оба берега реки колеблющейся серебристой дорожкой.

– Не получится! – почти ласково сказал Стэнфорд и похлопал профессора Фрейда по плечу. – У вас был шанс, но… Я сильнее вас, уважаемый Зигмунд. Перейдём к конкретике. Чего вы хотите?

– Не я, – профессор сразу же понял, что проиграл этот раунд. – Этот скот. Я завишу от него.

– Как и он от вас, не так ли? Или со стороны эрцгерцога это лишь тонкая игра?

Родоначальника психоанализа перекосило. Не хотелось гению допускать, что не только он может манипулировать другими, но и…

– Н-нет! Фердинанда можно во многом обвинить, но в лицемерии – вряд ли. Он слишком презирает людей, чтобы снизойти до притворства. Нет, это, конечно, мерзавец, но мерзавец искренний и простодушный, причём несчастный, что делает его особенно страшным.

– А вас не делает? – с великолепным презрением спросил Стэнфорд.

Блистательного и опасного шарлатана, который – вот беда! – верил в свой диковинный бред, нужно было ломать. Немедленно. Сейчас же.

– Говорите, герр профессор. Итак? Чего хочет эрцгерцог?

– Ещё раз, – глухо сказал Фрейд, – я был против. Но в этом письме говорится о неких чудесах… В которые я не верю. Лишь сочетание Эроса и Танатоса, либидо и тяги к смерти… Я бы мог…

Ричард отрицательно покачал головой. Его сейчас интересовали практические вопросы. Ну, например, почему бы мистеру Соломону Овертону не предупредить его о содержании рекомендательного письма? Хороша рекомендация… Ричард ведь не просил, чтобы в письме упоминалось о неких чудесах, сейчас ему такая реклама как-то без надобности. И вот… А ведь всё это не просто так! Ну, с этим несколько позже разберёмся.

– Ближе к делу, – холодно сказал он, прерывая могучий поток психоаналитических излияний. – Либидо, уж простите, я путаю с альбедо. Ах, вы не знаете, что такое альбедо? Отражательная способность твёрдого тела всего лишь. Ничего сексуального! Уважаемый профессор, попробуйте осознать жуткую истину: во Вселенной существуют феномены, не связанные с сексом. Ещё раз: итак?