– О! Только если войду в тройку лучших выпускников своего курса. Тогда сразу помощником инспектора. Я бы очень желал этого!

– Вы войдёте, Майк, – улыбнулся Стэнфорд. – Я в вас верю. Как поживает ваш отец? Право, я соскучился по мистеру Генри.

Майкл нахмурился.

– Последнее время он неважно чувствует себя. Похудел, осунулся… Но к врачам обращаться не желает, как я ни уговариваю. Вы же помните, Ричард, отец всегда не любил медиков и отличался упрямством.

– Возможно, это просто возрастное, – успокаивающе сказал Дик. – Пятьдесят шесть лет, что ни говорите, немало.

Но нехорошее предчувствие кольнуло Стэнфорда в этот момент: всего два года назад мистер Лайонелл выглядел таким здоровяком! Дик был по-своему привязан к Генри Лайонеллу, он ничуть не кривил душой, говоря Майклу, что соскучился по его отцу, который, кстати, до сих пор возглавлял опекунский совет. Мистер Генри был как бы одной из немногих ниточек, связывающих Ричарда с прошлым, с теми днями, когда отец и мать были живы. У Стэнфорда даже мелькнула мысль: не съездить ли в Гулль, чтобы осмотреть отца Майкла. Дик был абсолютно уверен: сейчас, будучи во всеоружии, он в состоянии справиться с любой хворью, лишь бы она не была слишком запущенной.

Однако мысль эта именно что мелькнула и канула в глубины подсознания, словно некая внешняя сила помешала Ричарду додумать её до конца и принять соответствующее решение. Впрочем… Слишком многое удерживало его сейчас в Лондоне, кроме того, он начал интенсивно готовиться к желанному путешествию.

Меж тем, если бы добрый порыв Стэнфорда немедленно попытаться продиагностировать болезнь мистера Генри и помочь ему реализовался, дальнейшая судьба пожилого адвоката, его сына Майкла и самого Дика сложилась бы совсем по-иному…

Ричард Стэнфорд и Майкл Лайонелл, когда-то друзья детства, ещё около двух часов беседовали, вспоминали Фламборо-Хед, делились ближайшими планами. Им было приятно общество друг друга. Они неторопливо потягивали ароматный горячий грог, а за окошками гостиной Стэнфорда буйствовал холодный мартовский ветер, швыряя в стёкла заряды мокрого снега. И в какой-то момент Ричарду показалось, что там, за окнами, есть кто-то живой и злобный, подслушивающий их разговор, подглядывающий за ними… Словно что-то липкое и холодное проползло у Дика между лопатками. Стэнфорд недовольно передёрнул плечами. Неприятное ощущение пропало, беседа продолжалась в том же неспешном, умиротворяющем ритме.

Вскоре Лайонелл стал прощаться с хозяином.

– Благодарю вас за чудесный вечер, Дик! От души желаю, чтобы ваше путешествие оказалось успешным, – с улыбкой произнёс Майкл. – Новые встречи, новые впечатления, новые города и страны… Что может быть интереснее! Хочу надеяться, что, когда вы вернётесь, вы расскажете мне о том, что видели. И о новых идеях, которые придут вам в голову, ведь вы же подлинный философ, я помню!

В последних словах молодого Лайонелла тоже чувствовалась необидная, дружеская улыбка.

– Конечно же, расскажу, Майк! В свою очередь желаю вам, чтобы вы блестяще закончили курс обучения, – тепло ответил Ричард. – И стали отличным сыщиком, грозой преступников.

…Через два года Ричард Стэнфорд и Майкл Лайонелл вспомнят этот мартовский вечер и свои добрые пожелания друг другу. Пожелания сбудутся! Путешествие обогатит Стэнфорда массой новых впечатлений, новых мыслей, новых идей. А приятель его детских лет Майкл Лайонелл станет к тому времени помощником инспектора Скотланд-Ярда и одним из самых многообещающих молодых сыщиков Англии.

С незапамятных времён людям известно: когда желаешь чего-то – пусть самого хорошего! – себе или другому человеку, помни: твои пожелания могут сбыться! Рано или поздно, так или иначе.

И вот этого стоит бояться пуще огня…

Девятнадцатый век заканчивался. Его последнее десятилетие было последним же относительно спокойным десятилетием в Европе. Мелкие локальные конфликты не в счёт, без них никогда не обходилось. Однако пока великие державы предпочитали обмениваться дипломатическими уколами, изящно фехтовать на затупленных спортивных рапирах, а не хвататься за дубины. Создавались самые странные и противоестественные союзы и унии. Император Всероссийский принимал визит президента Республики Франция и, обнажив голову, слушал зовущую к свержению тиранов «Марсельезу»: «Allons enfants de la patrie,//le jour de gloire est arrive!» Никого это не удивляло. Испания заигрывала с Австрией, своим старинным врагом. Английский кабинет пытался заполучить в союзники всё более наглеющий Рейх. В Берлине угрюмо посмеивались и засылали эмиссаров в Санкт-Петербург. В Италии шла вялотекущая гражданская война. Всюду мутили воду назойливые и опасные, как малярийные комары, социалисты, анархисты и прочие «исты» всех мастей и оттенков. Собирались мирные конгрессы и конференции. Все говорили о мире. Все начинали втихомолку готовиться к войне.

Что поделаешь! Как ни печально, но приходится признать: если оставить в покое Царствие Небесное и говорить о реальном земном мире, то в таком мире отказ от применения силы в принципе есть либо лицемерное лукавство, либо преступное недомыслие.

Народы и их правительства относились к соседям с подозрением и недоброжелательством. Ничего не попишешь! Ещё Шопенгауэр за пятьдесят лет до рождения Ричарда Стэнфорда грустно заметил, что каждая нация считает своим долгом издеваться и насмешничать над всеми другими, и все совершенно правы.

При всём том идиллические времена позднего викторианства ещё не закончились и такого понятия, как въездная или транзитная виза, в Европе пока что не существовало. Человек, у которого были достаточные средства и который не нарушал явным образом уголовного законодательства соответствующих стран, мог проехать всю Европу насквозь, от Гибралтара до Уральских гор, от Эдинбурга до Палермо.

Вот в такое время и при таких обстоятельствах начался визит милорда графа Ричарда Стэнфорда на континент.

Англичан на континенте уважали, – британский лев хоть и постарел немного, но не одряхлел, с когтями и зубами у него всё было в полном порядке. Но, уважая, не любили.

Приблизительно в то время появился характерный анекдот, прекрасно выражающий британский, как сейчас принято говорить, менталитет. Приехали как-то английские туристы, скажем, в Германию. И услышали, как кто-то из немцев назвал их иностранцами. Очень возмутились: «Это вы иностранцы, а мы – англичане!»

Так что Ричард Стэнфорд вряд ли мог рассчитывать на распростёртые объятия и букеты роз, если бы не одно «но».

Аристократия, что старая, которая по крови, что новая – денежного мешка, по определению интернациональна. В кругу подлинных хозяев жизни, начиная с определённого уровня, все знают всех и все связаны со всеми ниточками общих интересов. Среди тех, кому Дик за эти полтора года оказал весьма специфические услуги, были весьма серьёзные люди! И Дик получил очень серьёзные рекомендации, адресованные «хозяевам жизни» по ту сторону Ла-Манша. Особенно ему пригодилась одна из них.