Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Запах наживы мистер Овертон чуял безошибочно. Мейплсон, конечно же, чванливый и жадный глупец, но сам-то Соломон Овертон не таков!
«Мальчишка? – думалось ему. – Однако проблема у старины Сэма была совсем не детская. Посмотрим, что со временем вырастет из этого мальчишки! Он может и мне очень пригодиться. Неплохо бы его приручить. Отличный химик? Мне бы очень не помешал ручной химик и фармацевт, тем более отличный».
Благостно-туповатое выражение лица, столь присущее мистеру Овертону, было прекрасно вылепленной маской, под которой скрывалось… что?
Нехилый набор ингредиентов скрывался: острый как бритва ум, дьявольская хитрость, превосходное знание людской натуры, громадный, очень специфический опыт и полное презрение к тому, что называется моральными нормами. Вот только мысль «приручить» Ричарда Стэнфорда оказалась, как выяснится несколько позже, не слишком удачной. Дорого, очень дорого обойдётся она мистеру Овертону… У Дика с моральными нормами тоже непростые отношения были!
Ричард Стэнфорд быстро становился весьма популярен в узком кругу лондонской элиты. За помощь, которую он оказывал, Дик брал дорого. Очень дорого! Его клиентуру это отнюдь не отпугивало, напротив, вызывало почтительное уважение. Раз в ход идут такие деньги, значит, всё будет сделано серьёзно, без дураков. Дик в психологии богатых людей разбирался очень неплохо!
Словом, не прошло и года со дня достопамятного разговора в «Короне и Скипетре», как Ричард Стэнфорд не только расплатился с банком по ссуде, но и утроил своё состояние. Теперь на его счету было более шестидесяти тысяч фунтов стерлингов и, что самое главное, он с лёгкостью мог заработать ещё столько же, его известность возрастала. И в начале марта девяносто четвёртого года Ричард решил: достаточно.
«Ещё одна задача выполнена, – говорил он себе, – а зарабатывание денег никогда не было моей главной жизненной целью. Тем более должен признаться: это занятие затягивает. Пора отвлечься от практической работы, пора взглянуть на основную проблему с высоты. Я хотел отправиться в путешествие? Прекрасно, теперь у меня есть такая возможность!»
Да, наверное, Стэнфорд мог бы стать выдающимся врачом! Всё, что касалось неврозов, пограничных состояний психики, фобий, навязчивых идей, он, благодаря своим уникальным природным способностям и приобретённому опыту, понимал лучше, чем кто бы то ни было из современников. И у Стэнфорда был инструментарий, позволяющий работать с организмом человека так, как не мог никто.
В двадцатом веке появилась широко распространённая, особенно среди не слишком обременённой образованием и специальными знаниями публики, точка зрения, которую проще всего выразить чисто обывательским: «Друзья! Все болезни от нервов!» Звучит несколько вульгарно, по-простецки, но содержит большую долю истины.
Так вот, Дик уже научился управлять тонкими процессами, происходящими в нервной системе. Фигурально выражаясь, он мог играть на нервах человека, как на струнах, создавая практически любые, порой весьма причудливые мелодии. Если учесть, что и вторая управляющая система организма, связанная с тонкой и сложной химией крови, с гормональной регуляцией, была доступна для воздействия его хитроумных препаратов, то выводы напрашиваются сами собой.
Но Стэнфорд вовсе не хотел становиться врачом, пусть даже и самого высокого класса. Его влекло нечто неизмеримо большее: власть над человеческой душой, а не над телом, желание делать людей лучше. И ключевое слово здесь – власть…
Тогда же, в марте, Ричард повстречал своего старого знакомого.
Поздним вечером Дик возвращался из клуба в свою квартиру на Флит-стрит. Погода была омерзительная: март, вероятно, самый противный в Лондоне месяц.
К вечеру снова пошёл дождь вперемешку с мокрым тяжёлым снегом. Редкие прохожие ёжились от холода, поднимали воротники, жались к стенам домов, прячась от пронизывающего ветра. Было очень скользко, тротуары зеркально блестели свежей наледью, в которой отражались мерцающие огни витрин и уличных фонарей.
– Ричард! Дик! Дикки!
Стэнфорд обернулся. К нему быстрым шагом подходил высокий широкоплечий мужчина в длинном пальто и меховой шотландке на голове.
– Лайонелл? Вы? Здравствуйте, Майк, я рад вас видеть!
– Я тоже очень рад! – Молодое лицо Майкла Лайонелла расцвело широкой улыбкой. – Мы с отцом частенько вспоминали о вас. Может быть, зайдём в «Кота на крыше», там подают превосходный грог со специями. На улице так неуютно, а хотелось бы поговорить. Если вы никуда не торопитесь, Дик.
– Зачем же нам «Кот на крыше», если я живу совсем рядом, – ответно улыбнулся Ричард. – Вот туда и тороплюсь. Давайте поторопимся вместе. Грог сварим сами, специи у меня найдутся. Кстати, кот тоже имеется. Помните Капитана Дрейка, Майк? Что вы делаете в Лондоне, дружище?
Через полчаса они сидели в гостиной Стэнфорда, смотрели на синеватый огонь сгорающего в камине газа и неторопливо беседовали.
– Так что моя мечта начинает сбываться, Дик. Помните, я ещё до вашего отъезда в столицу говорил вам, что хочу посвятить свою жизнь борьбе с преступностью?
– Как же, как же… – Ричард задумчиво кивнул.
– Через год я оканчиваю Высшую Королевскую полицейскую школу! Отец сначала возражал, он хотел, чтобы я стал адвокатом-солиситором, как и он. Но я сумел убедить его. И вот уже полтора года я живу в столице, ведь я приехал в Лондон почти сразу же после вас, Дик. Странно, что мы не встречались до сих пор.
– Чего ж тут странного! Лондон – не Фламборо-Хед. Вы молодчина, Майкл! Аплодирую вашей целеустремлённости и настойчивости. Вы, наверное, один из первых учеников в этой – как вы сказали – высшей полицейской школе?
Только очень изощрённый слух различил бы в тоне Стэнфорда нотки лёгкой добродушной иронии.
– Высшей Королевской! – с гордостью поправил Лайонелл. – Школа создана по указу Её Величества пять лет тому назад. Это на Уайтхолл-Плейс, трёхэтажный особняк, мы там и живём, и учимся. Всего двадцать слушателей, Дик! Первый, вы спросили? Н-ну, уж не последний, это точно!
Глаза сына мистера Генри весело блестели, Майкл был явно доволен своей жизнью, своими успехами, открывающимися перспективами. Кстати сказать, в Англии того времени отношение к профессиональным сыщикам, к полицейским чинам высокого уровня было весьма уважительным. Такой род деятельности считался престижным и почётным. Общественное мнение в Британской империи свято исповедовало принцип: законы нужно исполнять не потому, что они хорошие, а потому что они действующие. Их не обязательно чтить, над ними можно потешаться, их можно даже не очень твёрдо знать, но соблюдать их нужно. И те, кто стоит на страже Закона, заслуживают всяческого почтения.
– На Уайтхолл-Плейс? – Стэнфорд добродушно усмехнулся. – А когда закончите обучение, будете работать в здании по соседству? И кем же?
По соседству, точнее, напротив располагался прославленный Скотланд-Ярд, центр лондонской сыскной полиции.