Махит вдруг поймала себя на том, что ей хочется рассмеяться, впрочем, это был не совсем смех, а разновидность некоего самоироничного веселья, которое принадлежало главным образом более молодому, полустертому Искандру, его поверхностной самоуверенности и бравады.

– Они похуже эбректи даже одними своими шумами – вы знали, капитан Флота, что эти звуки действуют, как самоусиливающаяся, расширяющаяся синусоидальная волна, проигрываемая с разных направлений? Думаю, что нет, не знали. И да, я определенно гораздо хуже, чем ее Великолепие Два Солнцепек, и как переговорщик, и как лицо, имеющее вес в мире. Я бы никогда не стала сравнивать себя с императором всего Тейкскалаана.

Ей стало легко на душе от сказанных слов. Быть озлобленной в собственном отчаянии, демонстрировать рану своего желания во всей ее красе: «Нет, я не стану тейкскалаанкой, я не гожусь для этого, я знаю. Позвольте мне держать кровоточащие края этой раны открытыми, чтобы вы видели поврежденную плоть внутри». Сказать: «Я никогда не стану сравнивать себя с кем-либо из вас». Сказать это, четко осознавая, что будет, всегда будет, не остановится и не сможет остановиться.

Как отражение, осколок воспоминания, ее или Искандра, слишком размытый, чтобы различить. Девятнадцать Тесло говорит: «Жаль, что вы не из нас, вы аргументируете, как поэт». Или это сказала Три Саргасс? Она не могла вспомнить, а хотелось. Это могло иметь значение, вспомни Махит, была ли то она или Искандр, нынешний император или асекрета, желающая, чтобы она – они – стали другими, а не тем, что они есть.

– Тем не менее вы по собственной воле пытались усадить их за стол переговоров, – сказала Шестнадцать Мунрайз.

– Я использую те навыки, которыми владею, – ответила Махит, чувствуя страшную усталость и холод.

– Как и ваша станция. Понятно. Каковы люди, таковы и навыки.

«А ведь она даже не уверена, что я шпион», – подумала Махит. Здесь, для себя и для своей станции – да, конечно, а еще для Дарца Тараца в оплату за то, что он спасет ее от сканов и ножей «Наследия». Ее глаза были только ее собственными глазами, пока она не отправила ему свой первый доклад, а когда она сделает это, ей придется выбирать, становиться ли ей саботажницей или шпионом, дабы уцелеть.

– Вы бы предпочли, чтобы мы посылали корабли-истребители, а не послов? – спросила Махит. – У нас есть несколько, но, конечно, гораздо меньше, чем у Тейкскалаана.

Шестнадцать Мунрайз задумчиво посмотрела на нее с каменным лицом.

– Может быть, настанет время, посол, когда нам понадобятся все корабли, какие удастся найти, – сказала она. – Тогда я напомню вам о том, что вы сказали мне сейчас. Но пока – спасибо. Удачи вам со специальным уполномоченным, инородцами и яотлеком. Я полагаю, станциосельники верят в удачу?

– Когда она нам требуется, – сказала Махит.

– Вам она потребуется, – сказала Шестнадцать Мунрайз и ушла, оставив Махит одну за письменным столиком, исчезла в коридоре, словно вовсе не подстерегала здесь в засаде.

Махит опустила лицо на онемевшие руки, прижала ладони к глазам. Меньше всего хотела она расплакаться. Не было у нее времени на слезы, нужно было подумать о капитане Флота Шестнадцать Мунрайз. Та оказалась не на своем месте и теперь расхаживала по флагманскому кораблю, на котором была гостьей, проникала в каюты агентов министерства информации и послов-варваров. Была не прочь бросить ей вызов, проверить ее мотивации, предупредить – если только это было предупреждение, а не угроза – о том, что Флот заинтересован вовсе не в переговорах с инородцами, а в том, чтобы покончить с ними. Какими же малозначимыми были желания агентов министерства информации, послов из варваров и самого яотлека в сравнении с долгой традицией привычного насилия, утвердившейся в тейкскалаанских легионах.

Когда она выдохнула – с силой, через нос, пытаясь вытеснить весь воздух из легких и начать дышать заново, – ее жакет зашуршал, словно был набит бумагами. Похоже на то, как был полон шифрованными бумагами жакет, который она носила в Городе, – инструкциями, как лучше начать эту войну и не допустить поглощения Лсела Тейкскалааном. Сейчас она шелестела точно так же.

Махит засунула руку в нагрудный карман и достала «Опасный фронтир!», комикс размером с политический памфлет. Она и забыла, что купила его.

.

«Акнел Амнардбат тогда выбила меня из равновесия», – ответила Махит Искандру. Теперь, обнаружив в себе надежду забыть о смятениях, связанных со слезами или с Акнел Амнардбат, она открыла книгу и принялась читать.

Комиксы никогда особо не интересовали Махит, как литературная форма, они всегда казались ей странной и бессмысленной смесью голографильмов, живописи и прозы. Большинство книг, которые она читала – ребенком и взрослой, – были на тейкскалаанском, «Опасный фронтир!» же был на станционном языке. Нарисован и написан станциосельниками для станциосельников. Сколько лет было парнишке в киоске, который продал ей книгу? Семнадцать, не больше. От Махит в семнадцать лет было мало проку. В семнадцать лет она не знала бы, что делать в коллективе художников, рисующих комиксы, если бы только одну из книг не швырнули ей в голову.

Чтение этого комикса, первого из еще не завершенного цикла из минимум десяти томов, напоминало скорее антропологические упражнения, чем что-то иное. Протагонист, капитан Камерон, пилот из длинной имаго-линии пилотов, был на первом развороте в разгар переделки. Он пытался пролететь через кластер астероидов, явно имея пунктом назначения заброшенную шахту и другого персонажа, застрявшего под землей. Махит не знала, должна ли ей быть известна вся подоплека или там был еще какой-то нулевой том, пропущенный ею. От Искандра проку не было никакого: комиксы были совершенно не в моде в молодежной культуре, когда он был подростком. Махит поймала себя на том, что ищет предысторию, ссылки и цитаты, каких она ожидала от тейкскалаанского текста, пусть и незнакомого, но так ничего и не нашла.

. Дальше случилось следующее: капитан Камерон обошел ледяную комету, подлетел близко к астероиду, такому большому, что он обладал собственной атмосферой, практически к планетоиду. Там он принялся мрачно искать через снег, производимый атмосферой, женщину по имени Эшаракир Лрут и тайный архив древних лселских документов, которые она явно спрятала в упомянутой заброшенной шахте. Лрут была нарисована тонкой, изнуренной – преувеличенной версией того, как может выглядеть человек, если он гораздо моложе, чем его имаго, и несколько месяцев не ел ничего, кроме протеинового печенья. Рисунки были впечатляющие. Махит представить себе не могла, как можно сидеть долгое время, рисуя все это чернилами, вручную и при этом придавать рисункам настолько выразительный вид, хотя они были исключительно черно-белыми.