Я повернулась взглянуть. Правда. Едва я встретилась глазами с той женщиной, как она поспешно потупилась и уставилась в чашку. Я медленно прислонила край подноса с грязной посудой к стойке и несколько секунд разглядывала незнакомку.

Ей было где-то между тридцатью пятью и сорока – для Нормы слово «пожилой» обозначало всех старше двадцати шести, – и сама я в первую очередь назвала бы эту особу «заурядной» или, во всяком случае, «безобидной», но уж никак не «подозрительной». Она носила качественную, но безвкусно подобранную одежду в деревенском стиле и минимум косметики – разве что пудра и капелька помады, ничуть не придававшие живости бесцветным, тяжеловесным чертам. Темные волосы под старомодной фетровой шляпой собраны в простой пучок. Брови густые и красивой формы, но над слишком глубоко посаженными глазами выглядели как-то неаккуратно. Наружные уголки бровей, глаз и губ были слегка опущены книзу, придавая лицу тяжелое, почти недовольное выражение. Общий эффект уныния усиливался коричневой гаммой, в которой была выдержана вся одежда незнакомки.

Я сразу поняла, что хотела сказать Норма своим последним выразительным эпитетом. При взгляде на эту женщину складывалось забавное впечатление, будто она чуть-чуть недотягивает до того, чтобы назвать ее хорошенькой: как будто ее черты каким-то образом смазаны и искажены, словно художник сперва нарисовал их, а потом хорошенько растер рисунок и небрежно набросал поверх старого изображения новые черты сухой кистью, так что картинка вышла слегка не в фокусе. Лицо этой женщины напоминало плохую копию какого-то портрета, который я уже видела: расплывшийся отпечаток со смутно знакомого мне резкого и драматического наброска.

Но пока я пыталась вычленить это впечатление, оно ускользнуло прочь. Насколько я помнила, эта женщина прежде никогда не попадалась мне на глаза. Хотя, если даже и попадалась, вряд ли я обратила бы на нее внимание среди толпы посетителей. Она относилась к тому типу женщин, на которых при обычных обстоятельствах никто не посмотрит дважды, потому что с первого взгляда видно, что она напрочь лишена качеств, создающих то трудноопределимое свойство, что называется шармом. Шарм предполагает некую живость и яркость или, по крайней мере, какой-то настрой навстречу жизни. А эта женщина просто сидела тут, вялая и тяжеловесная, несомненно довольствуясь своей ролью – выжидать, покуда жизнь кипит вокруг.

За исключением этого неутомимого упорного взора карих, цвета патоки, глаз. Поскольку сама я лишь безразлично скользнула по незнакомке взглядом, она снова подняла голову и уставилась на меня.

– Ты ее знаешь? – выдохнула Норма у меня над ухом.

– В жизни не видела. Да, я поняла, на кого ты показывала, на женщину в коричневой шляпке, мне просто не хотелось, чтобы она поймала меня на том, что это я на нее таращусь. А ты уверена, Норма? Может, она просто сидит и глазеет на всех подряд?

– Ну конечно, уверена. А что мне еще делать? – Она одной рукой взялась за ручку кофеварки, второй ухватила сразу две чашки, наполнила их, поставила на блюдечки, а блюдечки на поднос, туда же кинула сахар и чайные ложки и одним движением отправила поднос через всю стойку к Мевис, официантке внутреннего зала. – Что мне еще делать, кроме как смотреть по сторонам и все примечать?

По дороге к внутреннему залу Мевис прошла почти вплотную к угловому столику. Женщина и не взглянула в ее сторону.

– Она все еще смотрит на тебя… – пробормотала Норма. – Видишь?

– Должно быть, ты ошибаешься. У нее это просто нервное. А может, принимает меня за какую-то свою знакомую или…

Я резко умолкла.

– Или что?

– Ничего. Все равно, это абсолютно не важно. Пусть себе таращится, сколько хочет, если ей так нравится.

– Ага. Не удивлюсь, если бедная старушка вконец спятит, – сострадательно заметила Норма. – Но ты, Мэри, все равно поосторожнее. Я имею в виду, как-то неуютно, правда? Кто-то на тебя таращится, чего тут хорошего. – Она просияла. – Разве, может, это агент по поиску талантов для фильмов или телевидения. А что, идея! Как ты думаешь, похоже на правду?

Я засмеялась:

– Вряд ли.

– Почему? Ты все еще хорошенькая, – великодушно сказала она, – а в молодости, наверное, была вообще красавицей. Честно. Просто красавицей.

– Очень мило с твоей стороны. Но все равно, в наши дни таланты ищут у ворот школы, разве нет? В смысле, после девятнадцати у тебя уже практически никаких шансов.

– Заметь, это ты сама сказала. Да, в двадцать один ты попадаешь на полку вместе со своим вязаньем, – радостно подтвердила Норма, которой исполнилось восемнадцать с половиной. – Что ж, все равно будь поосторожней. Кто знает, вдруг она из этих – втыкают тебе в руку шприц и, не успеешь ты понять, в чем дело, утаскивают тебя на участь хуже, чем смерть.

Я расхохоталась:

– Кто это из нас безнадежно устарел? По-моему, чтобы устроиться на такое место, в наши дни приходится стоять в очереди. Нет, Норма, в этой роли я ее, пожалуй, не представляю!

– А я – так очень даже, – заупрямилась Норма. – Можешь смеяться, но интересно, кто именно выдумал, что это хуже, чем смерть? Мужчина, наверное. Ну ладно, о вкусах не спорят. Три кофе? Пожалуйста. Простите, сейчас дам вам чистое блюдце. Спасибочки. Заплатите в кассу. Нет, ну хоть плачь, он опять завел ту же мелодию!

Зачаровывающие, пронзительные и бесспорно виртуозные саксофоны и (наверное) корнет-а-пистоны «Кусачих котов» триумфально пробились сквозь гомон кафе и уличный шум.

– Мне пора на кухню, – торопливо произнесла я. – Ладно, еще увидимся. Так ты приглядывай за торговкой белыми рабами.

– Не сомневайся. Ладно, все это очень здорово и смешно, но у нее в лице есть что-то этакое. Оно скучное, но умное. По-моему, она не так проста, как кажется на первый взгляд. Дело неладно, сразу видно. Я имею в виду, как она таращится, ну я тебе говорила. Хотя, может, ты и впрямь похожа на какую-нибудь ее знакомую.

– Возможно, – согласилась я, подняла поднос и, не глядя в сторону углового столика под крестоносцами, пробралась к качающейся двери, что вела в дымное логово, которое в «Касбе» называлось кухней.

Назавтра она появилась снова. И послезавтра тоже. И Норма оказалась права. Теперь я знала, я чувствовала его – этот упорный взгляд, неотрывно следующий за мной по всему залу, столь притягательный, что мне приходилось бороться с собой, чтобы не смотреть в ответ, проверяя, по-прежнему ли эта странная незнакомка следит за мной.

Раз или два я забылась, и взгляды наши скрестились. Но она, как и прежде, тотчас же опускала глаза, неторопливо помешивая кофе. Тяжелое лицо невыразительно взирало на медленный водоворотик в чашке. Еще как-то раз, поймав на себе ее упорный, неотвязный взгляд, я остановилась с салфеткой в руке, вытирая стол, и приняла удивленный, даже слегка смущенный вид. Несколько мгновений незнакомка выдерживала мой взгляд, а потом отвернулась.

На третий день я окончательно уверилась, что это не просто случайный интерес. Недавняя встреча у римской Стены все еще не стерлась из моей памяти, и я чувствовала, что едва ли вынесу повторение той ошибки.