Едва я вошел в комнату Манилала, он сразу спросил:

— Ты уже снова здесь, бапу?

— Да, мой дорогой.

— Пожалуйста, убери эти одеяла. Я весь горю.

— Ты вспотел, мой мальчик?

— Я мокрый насквозь. Пожалуйста, разверни меня.

Я потрогал его лоб. Он был покрыт бисеринками пота. Температура начала спадать. Я возблагодарил Бога.

— Манилал, жар, как я заметил, уменьшается. Попотей еще немножко, а потом я разверну тебя.

— Нет, прошу тебя. Вынь меня из этой печи. Завернешь меня потом снова, если будет нужно.

Я отвлек его, чтобы продержать во влажной простыне еще несколько минут. Пот теперь уже струился по его лбу. Я развернул сына и обтер насухо. Скоро мы заснули в одной постели.

И оба спали крепчайшим сном. На следующее утро температура у Манилала упала. А ведь он сорок дней пил только разбавленное молоко и фруктовые соки. Теперь я уже не опасался за него. Его терзала тяжелая болезнь, но мы справились с ней.

Сегодня Манилал — самый крепкий из моих сыновей. Кто знает, благодаря чему он сумел тогда выздороветь: благодаря ли милосердию Бога, или гидропатии, или особой диете и тщательному уходу? Пусть каждый решает так, как подсказывает ему собственная вера. А лично я не сомневался, что Господь спас мою честь, и эта уверенность не поколебалась и по сей день.

Здоровье вернулось к Манилалу, но я понял, что тот дом в Гиргауме непригоден для жилья: в нем было сыро и слишком мало света. А потому, посоветовавшись с Шри Ревашанкаром Джагдживаном, я решил снять хорошо проветриваемое бунгало в пригороде Бомбея. Я походил по Бандре и Санта Круз. Скотобойня в Бандре стала причиной того, что мы не пожелали остановить свой выбор на этом районе. Гхаткопар и соседние места находились слишком далеко от моря. Наконец я наткнулся на прекрасное бунгало в Санта Круз, которое мы и сняли, поскольку оно было лучше остальных с точки зрения санитарии.

Я купил сезонный билет первого класса от Санта Круз до Черчгейта и помню, как испытывал гордость, оказываясь единственным пассажиром первого класса в купе. Часто я ходил пешком до Бандры, а там садился на экспресс, следовавший прямиком в Черчгейт.

Моя карьера развивалась значительно лучше, чем я ожидал. Клиенты из Южной Африки часто доверяли мне дела, и этого хватало, чтобы вполне прилично зарабатывать.

Мне пока не удавалось получить какое-либо дело, рассматриваемое в Высоком суде, но я присутствовал на учебных судебных процессах, проводившихся в то время, хотя сам не осмеливался принимать в них участие. Помню, Джамиатрам Нанабхай играл в них заметную роль. Подобно другим новоиспеченным адвокатам, я посещал заседания Высокого суда больше для того, чтобы насладиться усыпляющим ласковым бризом, веявшим прямо с моря, нежели чтобы приобрести новые знания. Но я заметил, что далеко не один наслаждаюсь подобным образом: это стало модным, а потому и стыдиться было нечего.

Я стал захаживать в библиотеку Высокого суда, заводить новые знакомства и чувствовал, что уже совсем скоро начну работать в суде.

Пока я осваивался в своей профессии, Гокхале продолжал пристально наблюдать за мной: у него были собственные планы в отношении меня. Он заходил ко мне в контору два-три раза в неделю, нередко с друзьями, которых хотел познакомить со мной. Он стремился приобщить меня к своей общественной деятельности.

Однако можно смело утверждать, что Бог никогда не позволял моим планам осуществиться. Он распоряжался мной по своему усмотрению.

Как только я, казалось бы, обосновался на новом месте, к чему так горячо стремился, неожиданно пришла телеграмма из Южной Африки: «Ожидается визит Чемберлена. Пожалуйста, возвращайтесь незамедлительно». Я не забыл своего обещания и ответил, что буду готов отправиться, как только мне выделят средства. Когда ответ был получен, я отказался от своей конторы и отбыл в Южную Африку.

Я посчитал, что работа там займет по меньшей мере год, а потому сохранил за собой бунгало и оставил в нем жену и детей.

Я верил тогда, что энергичная молодежь, не находившая себе применения в Индии, должна эмигрировать в другие страны, поэтому взял с собой четверых или пятерых таких молодых людей, одним из которых был Маганлал Ганди.

Ганди были и остаются большой семьей. Я хотел собрать всех желающих сойти с протоптанной дорожки и попытать счастья за границей. Мой отец в свое время устраивал некоторых родственников на государственную службу. Мое же стремление заключалось в том, чтобы избавить их от этой зависимости. Я не мог и не хотел гарантировать им работу мне просто нужно было сделать их самостоятельными людьми.

Я старался убедить этих молодых людей привести собственные идеалы в соответствие с моими. Мне удалось добиться впечатляющих успехов, став наставником Маганлала Ганди. Об этом я еще подробно расскажу.

Разлука с женой и детьми, нарушение течения налаженного образа жизни, переход от уверенности к неизвестности — все это на некоторое время стало для меня мучительным, но я уже привык к изменчивости судьбы. Я считаю неправильным искать постоянства в мире, где все непостоянно, кроме Бога, который и есть истина. Все, что мы видим, все, что происходит внутри и вокруг нас, непостоянно и преходяще. Но есть некая Высшая Сущность, спрятанная где-то и именуемая постоянством. И благословен будет тот, кто узрит ее и сумеет связать с ней свою судьбу. Поиски этой истины есть summum bonum человеческой жизни.

Я прибыл в Дурбан вовремя. Меня ожидала работа. День встречи депутации с мистером Чемберленом уже назначили. Мне было нужно составить петицию для предоставления ему и сопровождать депутацию.

Мистер Чемберлен прибыл, чтобы получить от Южной Африки в подарок тридцать пять миллионов фунтов и завоевать симпатии англичан и буров. А потому он весьма холодно отнесся к индийской депутации.

— Как вам известно, — сказал он, — правительство империи имеет слабую власть в самоуправляющихся колониях. Ваши проблемы довольно серьезны, и я сделаю все, что смогу, но вы должны сами постараться умиротворить европейцев, если желаете продолжать жить среди них.

Его слова огорчили членов депутации. Я тоже был расстроен. У всех нас словно открылись глаза, и я понял, что нам необходимо начать свою работу de novo. Я объяснил коллегам, как складывается наша ситуация.

Между прочим, в высказывании мистера Чемберлена не было ничего неправильного. И даже хорошо, что он не стал хитрить. Он довольно любезно напомнил нам, что владеющий мечом всегда прав.

А вот у нас меча не было. У нас едва хватало нервов и сил для того, чтобы залечивать раны, нанесенные мечом противников.

Мистер Чемберлен не мог уделить Южной Африке много времени. Если от Шринагара до мыса Коморин тысяча девятьсот миль, а от Дурбана до Кейптауна по меньшей мере тысяча сто, то ему приходилось перемещаться со скоростью ветра.