Так он снял с себя мои обвинения, но оставался другой его недостаток, который он не мог объяснить.

— Но вы ведь даже на прогулки не выходите, — сказал я. — Что уж тут удивляться, что вы часто хвораете? Неужели общественная работа не оставляет времени на самые простые физические упражнения?

— А когда вы в последний раз видели меня свободным для прогулки? — ответил он.

Я питал к Гокхале столь глубокое уважение, что никогда не спорил с ним. И хотя его ответ совсем не удовлетворил меня, я предпочел промолчать. Я полагал тогда и уверен до сих пор, что, сколько бы работы ни выполнял человек, ему непременно следует находить время для физических упражнений точно так, как он находит его для приемов пищи. Смею утверждать, что упражнения не только не уменьшают работоспособности, но, напротив, стимулируют ее.

Живя у Гокхале, я не превратился в домоседа.

Я обещал своим южноафриканским друзьям-христианам, что в Индии непременно встречусь с индийскими христианами и посмотрю, как они живут. Я много слышал о бабу Каличаране Банерджи и относился к нему с большим уважением. Он занимал видное место в Конгрессе, и я не знал ни об одном его недостатке, свойственном обычному индийцу-христианину, который держится в стороне от деятельности Конгресса и избегает индусов и мусульман. Я сказал Гокхале о том, что подумываю о встрече с Банерджи. Он ответил:

— Какой в этом смысл? Он очень хороший человек, но, боюсь, вы будете разочарованы. Я ведь близко знаком с ним. Однако вы, разумеется, можете встречаться с кем пожелаете.

Я обратился к Каличарану Банерджи, и он охотно согласился встретиться. Когда я пришел к нему, я узнал, что его жена при смерти. Дом его оказался скромным. На Конгрессе я видел его в пиджаке и брюках, но с радостью обнаружил, что дома он носит бенгальское дхоти и рубашку. Мне понравилась простота его наряда, хотя я сам тогда предпочитал пиджак и брюки парсов. Без лишних слов я поделился с ним своими сомнениями. Он спросил:

— Вы верите в первородный грех?

— Верю, — ответил я.

— Так вот, индуизм не предлагает искупления, в отличие от христианства. — И добавил: — Смерть — это плата за грех. В Библии сказано, что единственный путь избавления — вверить себя Иисусу.

Я возразил ему, напомнив о Бхакти-марге (Пути преданности) из «Бхагавадгиты», но тщетно. Потом я поблагодарил его за доброту. Его ответы действительно не удовлетворили меня, но беседа с ним все же принесла определенную пользу.

В те дни я часто бродил по улицам Калькутты. Мне нравилось ходить пешком. Я познакомился с судьей Миттером и сэром Гурдасом Банерджи, чья помощь мне была необходима в моей работе в Южной Африке. Примерно тогда же состоялась моя первая встреча с раджой сэром Пьяримоханом Мукарджи.

Каличаран Банерджи рассказал о храме Кали, который мне захотелось непременно посетить еще и потому, что я читал о нем в книгах. В один из дней я отправился туда. Дом судьи Миттера находился в том же районе, а потому я пошел в храм сразу после визита к нему. По пути мне встретилась отара овец, которых гнали, чтобы принести в жертву в Кали. Ряды нищих выстроились по обеим сторонам дороги, ведущей к храму. Среди них встречались и нищие монахи, но я уже тогда был противником подаяний совершенно здоровым нищим. Они же целой толпой устремились вслед за мной. Один из монахов сидел на веранде. Он остановил меня и обратился ко мне с вопросом:

— Куда вы направляетесь, мальчик мой?

Я ответил.

Тогда он пригласил меня и моего спутника присесть, и мы подчинились.

Я спросил его:

— Вы действительно считаете подобные жертвоприношения частью религии?

— Кому вздумается считать религиозным убийство животных?

— Тогда почему вы не проповедуете против него?

— Это не мое дело. Мы заняты молитвами.

— Но разве вы не можете найти более подходящего места для молитв?

— Любое место одинаково хорошо подходит нам. Люди подобны овцам, когда следуют туда, куда ведет их пастырь. И мы — садху — не вмешиваемся в это.

Мы не стали продолжать беседы с ним. Мы направились в храм и попали буквально в реку крови. Я не мог даже просто стоять там. Я был рассержен и обеспокоен. Мне никогда не забыть увиденного там.

В тот же вечер я был приглашен на ужин к одному своему бенгальскому другу. Я заговорил с ним об этой жестокой форме поклонения Богу, и он отвечал:

— Овцы ничего не чувствуют. Шум и барабанный бой притупляют боль.

Я не мог смириться с подобным ответом и заметил, что, если бы овцы умели говорить, они бы, вероятно, сказали совсем другое. Я понимал, что следует отказаться от столь жестокого обычая. Мне вспомнился Будда и его история, и я осознал, что задача слишком сложна.

Я и сегодня придерживаюсь того же мнения, что и тогда. Жизнь ягненка не менее ценна, чем жизнь человека. Я бы никогда не убил ягненка даже ради спасения человека. Как мне кажется, чем беспомощней создание, тем больше нуждается оно в защите от жестокости людей. Но тот, кто не подготовил себя к подобному служению, не способен защищать. Мне нужно еще самому пройти через самоочищение и жертву, прежде чем у меня появится надежда спасти тех ягнят от богомерзкого жертвоприношения. Я постоянно молюсь, чтобы на землю пришел великий духом человек — мужчина или женщина, — вдохновленный огнем божественного сострадания, который избавит нас от отвратительного греха, спасет жизни невинных созданий и очистит от скверны храм. Как Бенгалия с ее образованным, просвещенным, жертвенным и чувствительным населением примиряется с подобной бессмысленной бойней?

Ужасающие жертвоприношения, совершавшиеся в храме Кали во имя религии, только усилили мое желание ближе познакомиться с жизнью бенгальцев. Я много читал и слышал о Брахмо-самадж. Кроме того, мне было немного известно о жизни Пратапа Чандры Мазумдара. Я принимал участие в митингах, на которых он произносил речи. Я узнал о его жизни из книги Кешаба Чандры Сена, которая показалась мне очень увлекательной. Благодаря ей я понял разницу между Садхаран Брахмо-самадж и Ади Брахмо-самадж. Я познакомился с пандитом Шиванатхом Шастри, а потом вместе с профессором Катхавате попытался встретиться с махариши Дебендранатхом Тагором, но как раз в то время к нему не пускали, и встреча не состоялась. Однако нас пригласили на празднование Брахмо-самадж, которое проводилось у него дома, и там мы имели удовольствие послушать бенгальскую музыку. С тех пор я очень ее люблю.

Насладившись прадником, я захотел встретиться со свами Вивеканандом, а потому отправился в Белур-Матх, проделав весь путь или значительную его часть пешком. Мне понравилось уединенное место, где располагался Матх. Но с разочарованием и сожалением я узнал, что свами находится у себя дома в Калькутте. Он был очень болен, и посетителей к нему не пускали.