Да и мудрено было не узнать — чеканный лик правителя Ледума был изображен на аверсе каждой монеты, которую выпускал городской монетный двор: золотой, серебряной или даже медной. Специфика профессии обязывала ювелира знать «в лицо» всех правящих лиц Бреонии, обладавших монетной регалией, а также гербы и девизы городов, неизменно помещавшиеся на реверсах. Помимо них ювелир мог легко перечислить эмблемы всех тридцати девяти монетных дворов, официально используемые ими виды гурта, гуртовые надписи, оттиски и прочие обязательные признаки, удостоверяющие подлинность денежных знаков.

И если монеты других городов периодически меняли внешний вид — в связи со сменой портрета на аверсе, — то монеты Ледума в этом плане отличались завидным постоянством и имели широкое хождение за границами городских стен. Как некий символ стабильности и надежности в переменчивом мире, они часто использовались для нужд межгосударственной торговли, потеснив на этом поле золотые монеты Аманиты, которые прежде господствовали безраздельно и официально обладали статусом основного резервного и платежного средства Бреонии.

Вспомнив проигранный им поединок в скорости реакции и своего противника, предсказуемо одержавшего верх, ювелир задумался. Лорд Эдвард обожествлял красоту, и сам мог считаться красивым мужчиной, но почему-то назвать его таковым у Себастьяна не повернулся бы язык.

Несмотря на идеальную правильность черт лица правителя, походившего на слепок из охлажденного воска, несмотря на совершенство линий высокой, статной фигуры, находиться с ним рядом было не по себе.

Красота должна быть приятна глазу и естественным образом внушать расположение. Внешняя безупречность лорда же скорее пугала, на каком-то подсознательном уровне.

Ювелиру впервые довелось встретить на своем пути человека столь возвышенного статуса. От лорда Ледума веяло силой, в которой крылось что-то противоестественное, что-то нечеловеческое. Одним своим присутствием он устрашал. Чертовщина какая-то. Было ли это влиянием энергетики алмазов? Врожденной авторитетностью? Сложно сказать.

Сила таилась в самой его спокойной, расслабленной позе, в каждом движении пальцев, в легком наклоне головы. В молодости, которая длилась, кажется, уже целую вечность. У Себастьяна не было сейчас возможности хорошенько поразмыслить над своим впечатлением, но нечто в этом человеке было не так. Нечто очень важное.

И самое главное — глаза. Это были глаза человека не современного мира, человека, видевшего многое из того, что существует ныне, и многое, успевшее кануть в небытие. Себастьян был не робкого десятка, но и он невольно вздрогнул, когда случайно заглянул в них, открыв дверь. Эти глаза зримо напоминали долгую зимнюю полночь. Холодные и темные, полные ворвавшегося в ночь ветра, они заставляли застывать под взглядом.

В них была только беспросветная льдистая тьма.

Так жутко, должно быть, смотрели самые первые ведьмаки, только познавшие сладкий вкус могущества. В те далекие времена древняя Бреония была еще единым теократическим государством, где государственная власть полностью принадлежала высшим церковным деятелям. Инквизиция не имела самостоятельности и была только частью Церкви, её вооруженной силой.

Манипуляции с минералами считались тогда общением с нечистой силой, именовались «богомерзким ведьмовством», и были строго-настрого запрещены. Люди, посмевшие заняться им, были прокляты и отлучены от Церкви. А потому инквизиторы с той же фанатичной ненавистью, что и сегодня Искаженных, преследовали и сжигали на кострах заклинателей, которые только-только начали открывать свои новые возможности…

С тех пор многое изменилось.

Годы шли, и ведьмакам удалось отстоять своё право на жизнь — и даже больше. Церковь постепенно утрачивала безграничное влияние на политику. Наконец, произошла Великая Схизма, и Церковь впервые раскололась сама в себе. Малая часть священнослужителей сохранила верность прежним убеждениям, большая же часть, уступив жесткому давлению ситуации, вынуждена была принять сторону своих врагов. Первые были объявлены еретиками, и совместные преследования Церкви и магов обратились уже против них.

Произошла Ночь Явления Истины, и белые одежды священников в одночасье сделались алыми. С тех пор никогда больше уцелевшие служители Церкви не надевали этот чистый цвет. Оскверненный и запятнанный кровью, он стал символом власти новоявленных лордов-протекторов.

…Вот и сегодня лорд Ледума традиционно был в белом.

Вскоре после тех злосчастных событий произошел вторичный раскол: объявив действия высших церковников братоубийством и отступничеством, от Церкви окончательно откололась Инквизиция, оставив таким образом священников без вооруженной защиты, в полной зависимости от ведьмаков.

Так центры силы поменялись местами. Мир стал иным, и вектор его развития непоправимо сместился.

Эти давние, кажущиеся сегодня нереальными события совсем уже стерлись из памяти людей, и лишь редкие сохранившие верность старой Церкви фанатики помнили о них.

Впрочем, немногим более реальными казались Себастьяну события текущего момента. Встретить самого лорда-защитника на каких-то забытых Изначальным городских задворках, да еще и в полном одиночестве? Уж скорее можно повстречать прохаживающегося в центре Ледума дракона… хотя это, наверное, всё же не совсем удачный пример.

Будет ли конец этим злым шуткам судьбы?

— Вероятно, ты мучаешься вопросом, почему до сих пор жив? — снисходительно усмехнулся черноглазый, заметив, что Себастьян пришел в себя. — Напрасное беспокойство: ты получишь по заслугам, как только объяснишь мне, как нашел это место и зачем явился сюда. Правдиво ответишь на все вопросы, а затем умрешь.

А вот, кажется, и конец. Почему-то Себастьян ни на секунду не усомнился, что именно так всё и будет. Голос лорда звучал столь веско, что всё сказанное им просто обязано было немедленно облекаться в реальность. Слова его были почти осязаемы — и тяжелы. Так тяжелы, как камни.

— Можешь начинать, — холодно и властно поторопил ведьмак, ненавязчиво намекая на занятость правителя города, не имеющего ни времени, ни желания для пустых разговоров.

И Себастьян начал. Сам поражаясь спокойствию и уверенности в своем голосе, он поведал историю о расследовании, которое проводит, между прочим, по поручению самого лорда Эдварда и о том, куда оно завело.

История получалась запутанной и какой-то неправдоподобно приключенческой, будто из классического детективного романа. Догадываясь, что всё это не внушает доверия, ювелир говорил кратко, но ёмко, остановившись подробно лишь на причине своего злополучного появления на мельнице, которое случилось отнюдь не по его воле, что, несомненно, тоже следовало принимать в расчет.

Как ни странно, внимательно слушающий его рассказ маг вовсе не счел встречу с драконом фантастической.

— Как он выглядел? — уточнил он только, да и то — вполне себе будничным тоном.

— У дракона были разные глаза, — Себастьян не стал вдаваться в детали и красочные художественные подробности, резонно решив, что это и есть главный отличительный признак ящера, особая примета, которой от него и пытались добиться.