В глубине леса евнухи выпускали тысячи птиц: дрозды — обычные и певчие, иволги, коноплянки и другие пичуги взмывали в небеса. Их одухотворенное пение и дивные трели — страстные гимны жизни — трогали меня до слез. Меня окружали люди, но я чувствовала себя одинокой. Я двигалась к вечной ночи, и впереди уже клубился сумрак.

* * *

Новая радость изгоняет прежнюю. Время стягивалось вокруг меня бесконечно длинной удавкой. Спрятавшись в кокон, я ждала чуда — никогда не стареть. Любовь с Письменами Верности утратила остроту, его мощное тело, крепкие мышцы сначала были прихотью, потом превратились в смутный сон. С годами его мужественная юность все больше тревожила и ранила меня.

Мне было шестьдесят девять лет, а моему любовнику — тридцать. Вне Запретного дворца он, как все богатые и развратные монахи, покупал дома в портовой части города и селил там девочек-наложниц. Все эти бесконечные женщины получали драгоценности и с его помощью жили моими щедротами. Больше всего Письмена Верности ценил шестнадцатилетнюю девушку, купленную за пригоршню жемчужин в веселом доме. Она часами без передышки занималась с ним любовью. Их крики восторга проникали даже в глубины моих Женских покоев, где я в тишине боролась с ревностью и отчаянием. Письмена Верности все реже приходил во Дворец. Раз в месяц, в ночь полнолуния, он ласкал меня и заливал семенем, как крестьянин — поле. Действовал он внимательно и точно, исполняя долг любовника, как государственный служащий необходимую, но приевшуюся обязанность. В сумраке я читала на его лице жалость, упорство и безразличие. Письмена Верности больше не любил меня. Я уже не дарила ему наслаждение.

Я испытывала глубокое презрение к своему телу Будды Грядущего, якобы священному и неразрушимому. Купания, массажи, разнообразные притирания более не могли помешать моей плоти съеживаться и терять упругость. Я с трудом скрывала обиду на молодого любовника, разрушавшего легенду всякий раз, когда меня раздевал.

Меня мучила навязчивая мысль о чистоте и здоровье. Я заставляла Письмена Верности проходить проверку у лекаря и мыться с головы до ног, перед тем как возлечь на мое ложе. Несмотря на ароматические масла и энергичные растирания служанок, от него исходил запах разврата, словно он насмехался над моим распадом. Его мужской орган болтался по всему городу, грязные руки копались в интимных местах других женщин, язык лизал грубую, но молодую кожу. Обнимать его всякий раз означало встречать взгляд и подвергаться сомнениям. Как-то ночью я не смогла сдержать вспышку гнева.

— Великая Госпожа, я знаю, что вы приказали за мной следить, и что ваших соглядатаев не раз продавали мне как рабов, — осмелился ответить он. — Их глазами вы видите, что я делаю в постели, наблюдаете за моей жизнью со свирепостью львицы. И никогда вы не пытались заглянуть в мое сердце. Вам хоть раз приходило в голову, что это вы толкаете меня к другим женщинам?

— Маленькое Сокровище, — хмыкнула я, припомнив ему былое имя, — за многие годы я ни разу не запрещала тебе искать удовольствия на стороне, хотя могла бы потребовать абсолютной верности. Императорские наложницы заперты в Женских покоях, а вот тебе я позволяю бегать на свободе. Это величайшее доказательство привязанности, какое может тебе дать Император. А ты вместо того, чтобы быть благодарным, злоупотребляешь моим терпением. Теперь же посмел обвинять еще и в том, что я толкаю тебя в объятия других женщин. Что ты имеешь в виду? Неужели я до такой степени стара и уродлива?

— Что ж, поговорим о верности! — со злостью бросил он. — А что, Великая Госпожа хранила мне верность? Если бы в первые же дни вы сказали, что как государь имеете право на любые удовольствия, мне осталось бы лишь принять это и умолкнуть. Но вы-то говорили, что я — единственный мужчина в вашей жизни! Вы хвалились своей верностью и вдобавок извлекали добродетельную славу из того, что не завели во Внутренних покоях десять тысяч молодых красавцев. Но объясните мне, почему вы поддерживаете теплые отношения и ведете высокоумные беседы со своими советниками, чиновниками и военачальниками? Эта любовь, не будучи плотской, запретной для слуги и хозяина, куда глубже простого соития. Вы любите судью Лай Юнь Чена! Достаточно увидеть вас вместе, чтобы понять: его холодность вас чарует, и вы ревниво оберегаете голову, которую вся Империя хочет отрубить. По настоянию советников вы отправили в ссылку начальника Канцелярии Ли Чжао Дэ. Но вскоре призвали его ко Двору как ни в чём не бывало. Если это не любовь, то как такое иначе объяснить? Есть еще Великий Секретарь Чжи Цзу. Он придерживает узду вашей лошади и замечательно умеет вас смешить. Два года назад, подобно влюбленной женщине, шьющей воинское платье супругу перед тем как он уйдет в поход, вы подарили каждому из губернаторов халат, расшитый служанками ваших Женских покоев. Вы утверждали, будто собственноручно вышили на спине этого платья слова «Твердость, гибкость, спокойствие, рвение». Знаете ли вы, Великая Госпожа, что некоторые из этих простодушных людей спят, положив этот свернутый халат у изголовья, а другие возложили его на алтарь и обращаются к нему, как к божеству? Когда вы принимаете чиновников-соискателей на последней ступени императорского экзамена и, сидя за ширмой, благосклонно расспрашиваете их глубоким и теплым голосом, когда вы соблазняете этих будущих советников, поражая их юмором и познаниями, вы сеете в их сердцах зерно любви. Впоследствии оно превратится в цветущее дерево, а вы соберете плоды. И только после всех этих мужчин иду я: жалкий бродяга, монах, коему вы запрещаете заниматься политикой. Я — ваша болезнь, позорное пятно, которое вы стараетесь скрыть. В то время как девушки из низов умеют оценить мою доброту и почитают, Великая Госпожа остается жестокой богиней. Ее пренебрежение убивает! Внимания она дарит всем своим подданным — мужчинам, женщинам, детям и старикам — все это возлюбленные ее сердца. Таким образом Госпожа защищается от привязанности к одному-единственному мужчине и оберегает свои чувства от разочарований. Ее глаза смотрят не на мужчин, а на небо. Ее рука дарует и убивает!.. А я, Письмена Верности, живу в грязи, борясь с презрением и завистью. Обо мне злословят и насмехаются надо мной. Советники ненавидят меня, а князья думают, будто я управляю вами с помощью гигантского члена! Меж тем вы принимаете меня только по ночам, как вора, и отбиваетесь, когда я хочу любить вас!

Я понятия не имела, что Письмена Верности может ревновать. Его признание бесконечно меня обрадовало. Мне хотелось попросить у него прощения и признаться, как мне стыдно, когда он касается моей дряблой кожи. Я жаждала открыть ему свою тайну: в какое отчаяние приводит меня то, что я старею. Сердце мое призывало его на помощь, но гордость побудила вздохнуть:

— Что я могу сделать, чтобы превратить тебя в более достойного человека? Возведение храма Десяти Тысяч Начал принесло тебе состояние и известность. Я дважды назначала тебя военачальником императорских армий, сражавшихся с тибетцами, и пожаловала славный титул Великого Военачальника Несокрушимой Обороны, равно как земли царства Лянь, сделав его правителем. Однако ты, не умея рано вставать, никогда не приходишь на утренние «Приветствия». Ты хочешь, чтобы тебя почитали при Дворе, но при этом не признаешь ни жертвенности, ни дисциплины.