Только и дел — замер рядом и следишь, как раскручивается пружина чьей-то неведомой жизни, такой далёкой и такой до странности близкой. Предчувствие, что этот неожиданный гость из неведомого каким-то невероятным образом связан с тобой самим, не покидало тебя в те дни. Покуда вы пробирались по иссушённым землям забытого Вечностью уголка вселенной, ты успел полюбить это странное общение, хотя так и не понял, что же на самом деле происходило. Только спустя долгое время мне довелось признать доступную твоему пониманию истину.

Даже сейчас ты не можешь утверждать, что понял её до конца. Ты не способен даже полностью восстановить в памяти те многочасовые монологи, что протекали во тьме между тобой и чужаком, гостем из Вечности. Тебе остаётся только одно — с каждым прожитым впоследствии мгновением осознавать всё больший и больший смысл в потоке фраз и жестов, что постепенно, день за днём, разливался багряным океаном сомнений. Учиться у того, что отныне было сокрыто в тебе самом, трясущемся на хлипких носилках по пыльной дороге, влекомом вперёд неведомыми силами и поджидающем свою судьбу на первом повороте. Вы шли вперёд, ты слушал. Словно сотни кругом промелькнула пред твоим взглядом, на самом же деле…

Восторгу Носителя не было предела, с каждым шагом новообретённое чувство уверенности становилось всё сильнее, и гнетущие мысли переставали трепыхаться в недрах его древнего, как само пространство, сознания.

Слово всплыло в нём как бы само собой, убаюканное тревожной памятью о недостижимых вратах Иторы, взлелеянное руками, крепко сжимающими его бесценный груз, нашептанное ласковыми объятиями призрачного тумана, становившегося с каждой секундой всё плотнее, всё настойчивее, всё сильнее. Вечность.

Всё вокруг говорило Носителю: впереди — не тривиальный конец пути, не абсолютный распад долгожданной смерти, не край мира, но перекрестье великого множества путей — его пути, пути того, кого он так долго преследовал, пути этой планеты, пути этой Галактики — там и только там он снова вспомнит себя, перестав быть призраком без дома, прошлого и будущего, и там он найдёт ответы на многие свои так и не высказанные вопросы.

Потому ноги несли его легко, не ведая усталости посреди этих мёртвых, недвижимых песков, а сам он с каждым шагом всё больше приближался к состоянию, которое обычный человек назвал бы безудержной эйфорией, для него же, привыкшего к ярости и пустоте космических стихий, это было равносильно слабой искорке удовольствия.

Удовольствия оттого, что ему предстояло исполнить свой долг.

Следы, которые вели его, временами странно раздваивались, бредущие рядом цепочки уходили и снова возвращались, становились слабыми, едва заметными, и снова обретали чёткость и глубину. Аракор играл с Носителем в свои игры, но его невозможно было сбить всеми этими немудрящими фокусами, даже пронесись поверх нужной ему цепочки следов мощнейший ураган, обрушься на этот песок гигантская приливная волна, он нашёл бы их с завязанными глазами.

Дело было не в самих следах, а в том, кто их оставил. Словно глубокий ров пролегал в океане колышущегося тумана. Скрученные щупальца трудолюбиво делали вокруг своё дело, но стоило им коснуться этих следов, как они отчаянно бросались прочь, трепеща и конвульсируя.

Нескоро странный пустынный мир залечит этот шрам чужой, могучей, неподвластной воли. Слишком похоже было их происхождение, но слишком чужды они были друг другу.

По крайней мере, пока.

Пока он несёт свою ношу, пока он не достиг своей цели, пока не завершилось нечто, в своей грандиозности недоступное сознанию Носителя, что нужно не только ему, но всему вокруг, той Вечности, через столько парсек и тысячелетий протянувшейся сюда и замершей в немом ожидании.

С каждым шагом оживал, преображаясь, его незримый груз.

Будто в скрученном железной волей предначертанного призрачном тумане оживала некая сущность, тень, сгусток мрака.

В отличие от самого Носителя, эта тень была чуждой этому миру, как если бы она ещё даже не родилась на свет, только выстраивая внутри себя самой нечто неведомое, только ожидающее боль своего рождения. Незримый груз Носителя только казался ему чем-то чрезвычайно древним, могучим и смертельно усталым. На деле всё обстояло куда сложнее.

Как и сам Носитель, неизвестное существо, что дарило ему непрошенную жизнь, оказалось здесь не по своей воле, и даже те крошечные отголоски давно забытых событий и слов, которые доносились из этого средоточия мрака и одиночества, казались ему чем-то жутким, от него хотелось убежать, скрыться и никогда больше не вспоминать.

Что станет в таком случае с ним самим, безымянным, бесплотным Носителем, не стоило и гадать — он просто перестанет быть прежним. Да и можно ли было этого избежать, учитывая все обстоятельства. Он даже не стал пробовать. Поступи он так — всё потеряет смысл — и тот прыжок в объятия Иторы, и бесконечное умирание по пути сюда, и эта дорога по пыльным просторам пустой планеты, до краёв наполненной жизнью.

И эта жизнь давала о себе знать. Призрак прошлого становился сильнее, приобретал плотность и чёткость очертаний, словно это его, Носителя, тень отбрасывал какой-то незримый свет на поверхность клубящегося тумана. Сперва только легчайший призрак, с каждым шагом он приобретал новые силы, торопясь проявить свою древнюю, скованную бесчисленными воспоминаниями волю.

Тень сама почувствовала след, и сама поспешила вперёд, с каким-то уже вполне разборчивым ожесточённым рычанием прорубаясь сквозь заросли волокон тумана.

Носитель понял, что больше не нужен, но всё равно спешил ей вослед в непонятом стремлении удовлетворить последнее, что ему осталось — собственное детское любопытство.

Кто это существо впереди, и что у него общего с посланцем из недр Иторы. Как будто он мог тогда хоть что-нибудь понять из увиденного. Доживающая свой век бабочка рвалась навстречу огню, надеясь на… да ни на что уже особо не надеясь. Надеясь хотя бы прикоснуться к смыслу своего затянувшегося посмертного существования.

Они встретились.

Окружённое тенями прошлого сверкающее юной радостью открытия нечеловеческое дитя и непроглядно-чёрная тень из прошлого, полубезумная, страшная и одинокая.

А позади них — безымянный, беспамятный осколок чего-то такого незначащего, такого забытого.

Носитель попрощался с ними взглядом и стал оседать, обессиленный, на сухую пыль Аракора.

Он дошёл. Теперь его путь закончен.

Их — ещё только начинается.

Снова повалил снег, снижая область сносной видимости до считанных метров. Закатный свет Штаа уже был способен прорваться сквозь серую мельтешащую завесу, но когорта продолжала упорно двигаться вперёд уступом, чтобы не терять друг друга из виду. Носимых сканеров только и хватало, что указывать на подозрительные пустоты в толще льда под ними, вроде той трещины, которую они преодолели часа два назад. Остальное время визуализация давала лишь смутную топограмму поверхности, смазанную рыхлым слоем свежего снега.