– Ха-ха! Суки! Ха-ха!

Подстёгивая себя весёлой злостью, Антон включил айфон. Без кода, отпечатка пальца. Тут же увидел значок «Фейсбука», ткнул в него пальцем. Зарегистрировано на какого-то ааа777, ни одного поста, друга, вместо фотографии – серый силуэт бюста… Но сначала в новости.

Вбил в «Гугле» свои имя и фамилию, и посыпалось…

«Тремя выстрелами в спину убит журналист и блогер Антон Дяденко».

«На месте убийства Бориса Немцова на Большом Москворецком мосту собираются люди с фотографиями убитого час назад оппозиционера Антона Дяденко».

«В Екатеринбурге на площади Труда появился стихийный мемориал в память об убитом сегодня в Киеве…»

«В Москве на памятнике погибшим журналистам возле Дома журналиста прикрепили фотографию убитого…»

«Спикер Совета Федерации Валентина Матвиенко выразила готовность поддержать семью убитого в центре Киева журналиста Антона Дяденко. Ранее пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков осудил убийство и принёс соболезнования родным и близким…»

«Следственный комитет России возбудил уголовное дело об убийстве российского гражданина Антона Дяденко в Киеве».

«Акция, посвящённая памяти Антона Дяденко, состоится завтра у Соловецкого камня в Москве».

«Как стало известно, на сегодняшнем заседании Совета безопасности ООН будет поднят вопрос об убийстве в Киеве российского журналиста и оппозиционера…»

– О господи, до ООН дошло! – удивился и немного испугался Антон.

Открыл «Фейсбук», стал набирать фамилии друзей. Здесь и там, в России.

«Антон Дяденко убит в Киеве. Он пережил все путинские войны, понял всё, предупреждал, уехал – и за это его обзывали радикалом. Так кто прав?

Господи, как же я устал узнавать, что моих друзей, знакомых, тех людей, с которыми был знаком, убивают. Подло, в спину».

«Я не знаю, кто вы, но я желаю, чтобы в лучшем случае вам было неспокойно всю жизнь, в худшем – харкали кровью. Антоша, мой любимый оппонент и самый сердечный, мудрый человек среди всех нас. Он никогда не боялся быть против всех, даже друзей. Говорить неприятные вещи, спорить с улыбкой, но до конца. Вряд ли бы он вам подставил левую, если бы вы его ударили по правой, хоть он был удивительно мирным и добрым человеком, несмотря на всё то, что он прошёл. И тот, кто застрелил его так подло, в спину, трусливо и мерзко, тот не заслуживает даже собачьей смерти».

«Сегодня в Киеве убили моего друга Антона Дяденко. Антон был одним из самых добрых, милых и хороших людей, которых я знал. Всем нам будет очень не хватать его. И мы поймём это только со временем, потому что второго Дяденко нет. И не будет. Ему просто неоткуда взяться».

И комменты, комменты:

«Это кошмар какой-то!»

«Боже мой, как жалко».

«Ужас! Кто следующий?»

«Не верю! Антоша!!!»

В горле образовался шершавый сгусток, и Антон кашлянул, проглотил его. Но сгусток тут же всплыл и вернулся на своё место. Глаза щипало. Было жалко. Не себя, а того человека, о котором такое писали.

Чтоб разбить это нехорошее, пакостное какое-то чувство, Антон набрал «Трофим Гущин». Клин клином выбить…

Ну да, этот уже отписался. И как много! А, это не пост, а колонка из одного прокремлёвского СМИ. Быстро они работают… Антон выхватывал из текста куски. Жгущие, едкие:

«Пьяный он становился борзый, не со мной борзый, здесь он всегда оставался предельно корректен, а с окружающим миром. Помню, как он после какого-то митинга стал на пути машины, где сидел то ли Дворкович, то ли Абызов, лимузин сигналил, Тоша не двигался. В итоге машина проехала ему по ноге. Тоша за ней некоторое время бежал, хромая. Кричал что-то…

В 2011 году на митингах протеста мы оба были на площади Революции. Когда все либералы ушли на Болотную, Тоша остался с нацболами, стоял там злой – он хотел движа.

В итоге я тогда, в первом же интервью в тот день, объявил, что с либералами вообще дела не имею отныне, а Тоша, напротив, перебрался в ту компанию. Думаю, он ощущал в той среде себя мужчиной, вожаком – там такие редкость, – он не боялся полиции, дубинок. Не страшился быть избитым, отсидеть свои сутки. Ну, почти ж война.

Однако если б он жил в Москве, ему ещё долго пришлось бы искать тот канализационный люк, куда бы он провалился. Его бы никто не тронул здесь. Много позже он просто спился бы и упал с табуретки. Но потом.

А сегодняшний Киев – это другое.

Зачем его убили?

Если в ближайшее время на Донбассе начнётся обострение – а со стороны ВСУ всё к этому готово, – причина убийства Тошика сразу станет прозрачной. Его убили, потому что правящему Киеву нужен шум».

– Повёлся! – Антон опять захохотал. – А я жив! Ха-ха! Жив, с-суки!

Но хохот оборвался – как-то сам, без его желания, – и новые волны мурашек покатились от груди к голове и ногам. Антона встряхнуло раз, другой, третий. «Холод тут собачий, блин…»

Да, они уверены, что его убили. Что он сейчас мёртвый. Мёртвый, с дырами в груди. Одни злорадствуют, другие рыдают, третьи сжимают кулаки. А он жив. И скоро они об этом узнают.

Представил этот момент, и ему стало страшно. Это будет какая-нибудь пресс-конференция или брифинг, журналисты соберутся, чтоб узнать подробности убийства, услышать, какие у следствия есть версии, улики, а тут – он. Его выведут целого, и все ахнут. Усиленно защёлкают фотики.

Ему придётся что-то говорить. Пётр, или Василий, или ещё кто объяснят перед прессухой, что именно. Но слова вряд ли будут важны. Будет важен он сам, живой. Оторопь у друзей и врагов.

А потом?.. Нет, в «потом» он вглядываться не хотел. Если начать, то можно свихнуться. Это как вглядываться в густой туман. Столько намерещится… Ясно одно: его жизнь не будет прежней. И он не будет отныне свободным. Недавно тяготился своей ненужностью, а теперь станет нужен. Местные будут его пасти и охранять, а те – наверняка охотиться. Теперь уже всерьёз. Они умеют. Ведь он наколол – нагло, откровенно – и Путина с Песковым, и Матвиенко, и Следственный комитет.

– И всех-всех-всех, – добавил вслух голосом Пятачка из мультика.

Это не помогло. Его колотило, и он, глотая и глотая царапающий горло сгусток, как при фарингите, оглядел комнатку в поиске одеяла или куртки. Только сейчас заметил на той стене, где была дверь, под потолком, ряд крючьев, небольших, но толстых. Когда-то, видимо, они держали какой-нибудь кабель или трубу. Крючья напоминали кабаньи клыки – сейчас зацепят, подбросят и наткнут на себя…

Кушетка была застелена простынёй. Несвежей. Кто на ней лежал? Во всяком случае, не трупы… Снял, закутался.

Мама… Когда Елена вернулась из Москвы, он спросил, как мама отнеслась к предстоящей операции. «Давай потом об этом», – сказала она таким тоном, что Антон не решился настаивать – догадался: если услышит – всё может сорваться, он откажется. За словами жены маячил выбор: или эта история с убийством, или она, мама. Лучше не уточнять. «Потом».