— Ха-ха-ха!.. — гремел Реджеб-эфенди.

Это «ха» он произносил как-то отрывисто, раздельно, словнообучал алфавиту первоклассников.

— Вот удивительная вещь! Аллах наградил… Аллах… Значит,от аллаха. Ты когда-нибудь видела такое ослепительное лицо, Шехназэ-ханым? Дочьмоя, может, мать тебя в детстве кормила не молоком, а розовым вареньем?.. Хай,аллах!..

Реджеб-эфенди произвел на меня впечатление очень славногочеловека. Я была в прекрасном настроении.

Он снова облачился в свою ляту, от которой шел пар, и мыотправились на урок.

Когда в коридоре через окно я увидела своих будущих учениц,мое сердце от страха ушло в пятки. Мы вошли. Господи, как их было много! Вклассе сидело по крайней мере человек пятьдесят, и почти все мои ровесницы,взрослые девушки. Я готова была провалиться сквозь землю под пристальными,любопытными взглядами десятков пар глаз.

Если бы Реджеб-эфенди вдруг ушел в эту минуту, я оказаласьбы в весьма затруднительном положении, так как была крайне смущена и растеряна.К счастью, директор обладал удивительной силой внушения.

— А ну, дочь моя, ступай на свое место!.. —загремел он и почти насильно втащил меня на кафедру, потом начал пространнуюречь.

Чего только Реджеб-эфенди не говорил!

— Коль скоро, — заявил он, — европейцыпереняли от арабов медицину, химию, астрономию, математику, почему же мысовершаем глупость и не заимствуем у них новые науки? Проникать в сокровищницузнаний и мудрости европейцев, захватывать их научные достижения — это законныйграбеж. Он совершается не с помощью пушек и ружей, а всего-навсего только спомощью французского языка.

Реджеб-эфенди разошелся не на шутку. Оглашая класс громовымголосом, от которого едва не лопались барабанные перепонки, он показывал наменя пальцем и говорил:

— Ключ к знаниям, которыми обладают все страны мира,находится в руках вот этой крошечной девочки. Не смотрите на ее внешность. Онаростом с мизинец, но носит в себе драгоценные россыпи. Ухватитесь за нее,возьмите за горло, вырвите у нее изо рта науку, выжмите ее, как лимон!

Улыбка уже кривила мои губы. Я чувствовала, мною вот-вотовладеет один из моих проклятых приступов хохота, и готова была убежать.Господи, какой будет позор! Тут я впервые осмелилась взглянуть на класс. Чтоэто? Все смеялись. Мой первый контакт с ученицами был установлен ласковойпростодушной улыбкой. Думаю, что этот тайный обмен взглядами и улыбкамиисподтишка расположил нас с этой минуты друг к другу.

Смех в классе усиливался, и наконец это заметил дажедиректор. Он опустил на кафедру кулак, обвел класс своими страшными косымиглазами, которые, как он выразился, не продал бы и за тысячу лир, и закричал:

— Это что такое?! Это что такое?! Это что такое?!Посади свинью за стол, она и ноги на стол. Вашу женскую породу баловать негодится. Клянусь, я вас всех изничтожу! Закройте живо рты! Что вы ржете, каклошади?

Но девушки не обращали внимания на брань Реджеба-эфенди.Пожалуй, только я испугалась.

Речь директора продолжалась минут пятнадцать. Когда смех вклассе усиливался, он стучал по кафедре кулаком, грозил девушкамполушутя-полусерьезно:

— Вот я притащу «чипцы». Чего скалите зубы?

Под конец Реджеб-эфенди прокричал:

— Крепче в нее вцепитесь, не отставайте от нее,выжимайте ее, как лимон. Если вы не вырвете у нее изо рта науку, пусть будутпрокляты ваши предки, пусть станет ядом хлеб, который вам давали матери, отцы,страна, народ! — И Реджеб-эфенди вышел.

Никогда не думала, что минута, когда я останусь одна, лицомк лицу с классом, окажется такой трудной. Болтливая Чалыкушу, которая раньшемогла говорить с утра до вечера без остановки, сейчас молчала, как соловей,объевшийся тутовником. В голове — ни одной мысли: что говорить? Наконец, невыдержав, я опять тихонько улыбнулась. К счастью, ученицы решили, что я все ещесмеюсь над директором. Они тоже заулыбались. Неожиданно я осмелела, взяла себяв руки и сказала:

— Девушки, я немного знаю французский язык. Будусчастлива, если мои знания пойдут вам на пользу.

Робость мою как рукой сняло, язык развязался. Я говорилалегко и свободно, чувствуя, что ученицы постепенно проникаются ко мне доверием.Как приятно обращаться к таким взрослым ханым: «Мои девушки!» Одно нехорошо —уж слишком они любили посмеяться. Я ничего не имела против этого, но ведь, недай аллах, в классное окошко заглянут раскосые глаза Реджеба-эфенди, стоящиеболее тысячи лир. Поэтому я сочла нужным сделать своим ученицам маленькоевнушение:

— Девушки! Ваша веселость может выразиться максимум вулыбке. Не больше. Я не обладаю таким грозным оружием, как «чипцы», которымигрозил вам директор, но я просто на вас рассержусь.

Короче говоря, мой первый урок прошел очень успешно. Когда явыходила из класса, одна девушка подошла ко мне и объяснила, что «чипцы» — этоне что иное, как «щипцы». Директор имел обыкновение весьма педагогично угрожатьтем, кто очень много смеялся: «Я выдеру вам зубы „чипцами“!

Я очень, очень довольна своими ученицами. Они так полюбилименя, что даже на переменах ходят за мной по пятам. Что касается моих товарищейпо работе, о них я тоже не могу сказать ничего плохого. Есть, конечно, и такие,которые держатся со мной холодно, косо поглядывают, наверно, нашептывают другдругу обо мне всякие гадости. Но даже в родном доме человек не бывает со всемив ладах. Среди моих коллег мне больше всего нравятся две милые молоденькиеучительницы, уроженки Стамбула, две неразлучные подружки. Одну звать Незихе,другую — Васфие. Но муавинэ-ханым почему-то посоветовала мне не сближаться сними. Не могу понять, в чем дело. В училище я встретила старых знакомых. Первая— та самая высокая учительница с черными проницательными глазами, которая когда-товступилась за меня в центральном рушдие. Она дает у нас уроки раз в неделю. Этоединственный человек, который не боится косых глаз Реджеба-эфенди. Пожалуй,наоборот, сам директор побаивается ее. Когда о ней заходит речь, он как-тоежится под своей лятой и говорит: «Ну и характерец! Не знаю, как от нееизбавиться. Клянусь, только тогда и вздохну свободно».

Вторая — пожилая учительница с лошадиными зубами, онаникогда не снимает свои огромные очки. Когда я жила в Стамбуле, нам частослучалось ездить с ней в одном пригородном поезде. Она учительствовала где-то врайоне Гезтепе. Старушка, видимо, меня узнала и все время внимательноприглядывается.

— Аллах, аллах, — говорит она, — какоеудивительное сходство! Когда-то в пригородном поезде я встречала шалунью школьницу.Вы так на нее похожи! Но та как будто была француженка, словом, иностранка. Онавытворяла такие фокусы, что весь вагон умирал со смеху.