— Я справлюсь, — отвечаю я. Уверенности во мне поприбавилось с тех пор, как я вошла в квартиру. — Надо… начать сначала, наверное. Я ведь и раньше это делала, правда? Я свяжусь со всеми своими клиентами и всеми силами постараюсь убедить, но, наверное, будет сложно…

— Я помогу, — говорит Ларк.

Мы с Сибби смотрим, как она машет планером в воздухе.

— Для начала выложу пост в соцсетях.

— Уууу, — произносит Сибби без следа зависти. Между нами что-то меняется, сдвигается привычный ход вещей: Сибби больше не пытается выйти на первый план, быть в центре внимания. — Да, мысль хорошая.

— И ты встречаешься с клиентами где-то в городе? В кофейнях?

— Э, да.

Ларк кивает.

— Может, я поприсутствую на разговорах с особо сложными клиентами? Не всем есть до этого дело, но имя принцессы Фредди все же часто играет мне на руку. Я могу стать примером. Конечно, я не собираюсь приходить в платье принцессы. Ты меня поняла.

Я смотрю на нее, моргая.

— Но ведь… А что насчет твоей конфиденциальности?

Она снова пожимает плечами.

— Поэтому-то я и буду хорошим примером, верно? Я доверяю тебе, а значит, и они могут.

— Ларк, я не могу это принять.

— Можешь. Как ты и сказала. Мы друзья.

— О! — восклицает Сибби. — А мы устроим пижамную вечеринку? Потому что сейчас самое время!

— Можно устроить. Позвоню Джейд и попрошу завести мне кое-какие вещи, — говорит Ларк.

— А кто такая Джейд?

— Моя ассистентка, — отвечает Ларк, от чего у Сибби глаза на лоб лезут.

— Вот это да, — произносит она, сбив все слоги в кучу от удивления. — Нам столько всего надо обсудить!

Сидя на ковре, я наблюдаю за тем, как легко они общаются, и меня это греет. «Это тоже любовь», — говорю я себе, вспоминая большую отметину на сердце. Мои друзья здесь, со мной, и помогают мне собрать по кусочкам жизнь после этого скандала.

И все равно, всю ночь я жду звонка, сообщения, имейла.

Всю ночь ощущаю отсутствие того, кого люблю.

Наверное, я ушла, потому что ищу знак.

В свете утреннего воскресного солнца я встаю с горы одеял и подушек (мои веки тут ни при чем, кстати, из всего, что я перепробовала, их вид значительно улучшился только благодаря приложенным чайным пакетикам), нагроможденной на полу моей гостиной. От такого сна у меня болят все до единой косточки, даже о существовании которых я не знала, но вряд ли хочу их лишиться. Сибби еще спит, зарывшись с головой в мое покрывало, из-под которого торчат только ее черные кудряшки. Ларк на диване раскинулась в позе истинной принцессы: руки-ноги как попало, рот открыт, из него доносится тихий храп. Ни одна из них не двигается от того, что я проснулась, — наверное, все потому, что они легли намного позже меня. Скорее всего, меня вырубило где-то на пятом эпизоде нашего марафона «Холостячки», и на пути в кухню я мельком думаю, стоит ли поискать свой лифчик в холодильнике.

Но я сразу же достаю телефон, проверяю сообщения. Дурацкая затея — от него ничего нет, как и от новостных сайтов и блогов со сплетнями: все то же самое, поданное под соусом якобы новых подробностей. Чтобы не понизить кликабельность.

Можно начать работу, заняться организацией встреч в кофейнях, с которыми Ларк хочет мне помочь. Но в такую рань в воскресенье — да и вообще в воскресенье — многого я не добьюсь. К тому же прямо сейчас, когда сердце у меня — все еще оплетенное этой дурацкой «Л» — сжалось и болит, работа будет лишь очередным способом спрятаться. Если я так сильно скучаю по Риду, то почувствовать себя ближе к нему поможет одно.

Я тихо умываюсь и чищу зубы, одеваюсь, избегая любых вещей с озорными узорами, надеваю удобные кроссовки. Беру клочок бумаги со своего стола и корявым, незаметным почерком пишу записку.

Оставляю ее на подушке рядом с Сибби и ухожу. Небо на улице ясное. Уже тепло, но совсем не такое марево, как вчера. Идя от квартала к кварталу, я дышу свежим воздухом. Все знаки мне знакомы, и я не могу придумать с ними ни одной игры. Вспоминаю слова Рида тем вечером в «Свинтусе»: как он ходит с моей тенью за спиной, и, лишь подумав об этом, понимаю, что мои отношения с Нью-Йорком и его знаками навсегда изменились: теперь они полны воспоминаний о нас с Ридом.

«Он подавал тебе знаки», — думаю я каждый раз, как на меня накатывает шок от произошедшего. Его отвращение к работе, стресс от нее, нежелание говорить о ней подробно. И тот случай с телефоном — сколько проблем возникло, когда он просто не отвечал на сообщения в свой «больничный» отгул. Его разочарование в людях этого бизнеса. Уверенность в том, что к концу лета он покинет Нью-Йорк, сложно представить, будто все может быть иначе.

Но без него я не могу прочесть другие его знаки. Нашу последнюю встречу и его лицо при виде Эйвери. Его решительность, когда он появился в магазине со свадебной программой в руках. Они расстались не так уж и хорошо? Неужели он рассказал всем о зашифрованном в моих буквах послании, а затем нашел меня, потому что не мог забыть о ней?

«Нет, — пытаюсь убедить я себя в отчаянии. — Нет, он давал и другие знаки». Наши откровенные разговоры, его прикосновения. Наши прогулки, наши занятия любовью. Это ведь тоже знаки. «Помни о них, — приказываю я себе. — Помни и жди».

Если бы только мы могли поговорить. Позвонить, написать, отправить имейл. Хоть как-нибудь. Вот что у меня в мыслях по дороге домой. Кожа покрылась испариной, в ногах усталость. Я забыла солнцезащитные очки, поэтому щурюсь от яркого утреннего солнца, и когда я уже в нескольких зданиях от дома, меня почти ослепляют блики на капоте автомобиля у моего подъезда. Я недовольно складываю ладонь козырьком. Здесь нельзя парковаться, повсюду знаки!

Но, подойдя, вижу у машины женщину, которая будто охраняет ее от любых попыток сунуть под дворник штраф за стоянку. Женщина смотрит на часы, нахмурившись, в явном нетерпении. В целом здесь ничего необычного, только вот, когда она поднимает взгляд, у меня возникает ощущение, будто меня она и ждала все это время. Она вытягивается и напрягается, будто есть риск, что я сбегу.

Может, и сбегу. И мне не стыдно признать, что в эту секунду я всерьез думаю развернуться и пойти прочь. Неужели интерес к моему участию в этом скандале настолько высок, что репортеры выследили, где я живу?

И все же я остаюсь.

Подхожу к ней, морально готовясь к разговору.

— Здесь нельзя парковаться, — говорю я прямо. Рид бы мной гордился.

Женщина вздергивает бровь.

— Вы Маргарет Макворт?

Я тоже вздергиваю бровь.

— А вы?