Лукин скучал по Руслане. Злость проходила, и пару раз он просыпался посреди ночи с идеей рвануть в Будапешт. Холодный душ возвращал здравомыслие. Носиться по городу в поисках Озерецкого с целью обнаружения Русланы – довольно замысловатая логическая цепочка при условии нежелания самой Русланы его видеть. И слышать. Ее телефон молчал. Его сообщения в Фейсбуке оставались непрочитанными. Впрочем, и она совсем не бывала онлайн. А сам Егор затемно являлся в редакцию с тем, чтобы вписать в ежедневник в два раза больше дел, чем вычеркнуть.

В такие дни обычно возникает предощущение того, что где-то плотина прохудилась, не выдержит и скоро рванет столбом воды, сбивающим с ног.

Понесет за собой, и сил выплывать не станет. Или не станет желания.

Плотину пробило. Спустя полторы недели такого полусуществования.

Началось традиционно с мелочи – по сути теперь уже мало что означающей, но все же вносящей смуту и раздражение.

С утра к нему вломился Марценюк. Разъяренный, что с ним не так часто бывало. И разве что не плюющийся горящими ядрами.

- Объяснишь мне, в конце концов, какого черта твоя Олька считает возможным указывать мне, что я должен делать, а что нет? – возопил он с порога. – Если ты делегировал ей свои полномочия, то так и скажи, и я подумаю о смене места работы, потому что меня задрало то, что она лезет куда не просят! У нас смена руководства или переподчинение? Что за херь происходит?! Если я хочу оставить колонку Сухорук, то это я буду согласовывать с тобой и только с тобой! Жена твоя при чем? Она штатным журналистом у нас числилась? Или ей все можно?!

- Что случилось? Только без эмоций, - Лукин отвел глаза от монитора и посмотрел на зама.

- То случилось! – Марценюк бухнулся на стул перед главредом. – Явилась сегодня – здрасьте, вы скучали? Вся такая жизнерадостная и активная.

Увидала Сухорук и выдала: она все-таки здесь? Ну и еще ряд эпитетов, она умеет. Алевтина расстроилась. А Олька еще и по мне проехалась…

Звездище!

Брови Лукина дернулись вверх и тут же вернулись на место.

- Она у себя?

- А где ей быть? Тая в приемной, значит, чаи не гоняют. Пашет, работяжка.

Олин кабинет был рядом, и Лукин оказался там через полминуты.

- Привет, - сказал он с порога. – Каким ветром?

Оля сделала глоток чаю из чашки, которую держала в обеих руках, и очень серьезно посмотрела на мужа.

- Отпуск закончился.

- Твое заявление было не на отпуск, а об увольнении. И я его подписал.

- Считай, что я его аннулировала. Имею право.

- Уже не имеешь. На календарь посмотри.

- Я хочу работать. Это и мой дом тоже!

- Хочешь работать – оформляйся как положено.

- Тебе доставляет особое удовольствие издеваться надо мной? – голос почти экс-супруги звучал спокойно, но руки отставили чашку и нервно потянулись за карандашом. Она всегда крутила в руках карандаш, когда нервничала. – То, что ты спишь со своим недоразумением, по-твоему, недостаточное для меня унижение. Теперь еще и это?

- Станешь спорить с кадровой и юридической службами?

- Я не хочу спорить! Я хочу обратно свою жизнь!

- Оль, я не против того, чтобы ты работала.

- Но против того, чтобы снова жить вместе, - Залужная сглотнула подступившие слезы. – Без объяснений.

Лукин, наконец, прошел вглубь кабинета и устроился на одном из стульев.

Посмотрел на Ольгу – спокойно и равнодушно.

- Каких объяснений тебе не хватает?

- Почему ты меня разлюбил? Я знаю… я понимаю, что была не права, но если любишь, то прощаешь чужую неправоту. Так почему ты так… так быстро меня разлюбил?

- Оль, ты правда считаешь, что на этот вопрос есть ответ?

- Тогда что мне делать с тем, что я тебя не разлюбила?

- Я не знаю. Прости.

Оля долго изучала его уставшее лицо – вроде бы, ничего в нем не изменилось, кроме этой странной усталости. И все-таки изменилось. Стало чужим, не ее… Или и не было ее? И она его просто совсем не знала.

Мотнула головой, пытаясь отделаться от этой навязчивой мысли. И медленно проговорила:

- «Прости» – это твой комментарий к очередному пакету документов о разводе? Я получила. Изучаю.

- Если ты и его не подпишешь – будет следующий. Я понимаю, что ты, если таково твое желание, сможешь в течение некоторого времени сохранять статус моей жены. Но жить с тобой ты меня не заставишь.

- Понимаю. Но понимаю и то, что пока ты мой муж, я могу надеяться…

Вдруг осознаешь, что это ошибка.

Егор, не сдержавшись, хмыкнул.

- Ты сейчас серьезно?

- Вполне. Тебе женщины часто в любви объясняются? Я вот объяснилась.

Как я могу быть несерьезна?

- Я не об этом. В твоей серьезности я никогда не сомневался. Но и своих решений я не меняю.

- Черта с два не меняешь! – вспылила Оля и вскочила со стула. – Ты ее видеть не хотел тогда… тогда, когда я просила! А сейчас… предпочитаешь ее мне? Может быть, ты и кабинет мой ей готовишь, а?

- Я не хотел участвовать в том, что ты придумала, - медленно проговорил

Егор, чуть приподняв голову и глядя ей в глаза. – А твой кабинет останется твоим до тех пор, пока ты сама будешь хотеть в нем находиться. Я уважал и уважаю тебя как журналиста, человека и женщину. Но это не значит, что ты будешь дергать за веревочки, а я буду трахать то, что выгодно и удобно тебе – будь то сестра Озерецкого или ты сама.

- Ты все извращаешь!

- Пусть так, - согласился Лукин, поднялся и прежде, чем направиться к двери, сказал: - Сухорук оставь в покое. С ней заключены договоренности, о которых ты не знаешь. Тебя тогда не было.

- Ее статьи – мыльный пузырь. Очередной мыльный пузырь, Егоша, - отвратительно сладким голосом ответила Оля.

- Я тебя услышал, - кивнул он и вышел из кабинета, направившись прямиком в «Артхаус». Иначе он разнес бы всех и вся.

А всего и надо – послать все к черту и полететь в Будапешт. Просто поговорить. Просто пусть назовет все своими именами. Просто в лицо, один на один.

Она смогла поставить точку, он – нет.

Лукин вернулся в редакцию через час и первым делом зашел к Марценюку.

- Я уеду на несколько дней.

- Куда? – исполнительный директор поднял голову от бумаг. – Работы валом.

- Я в тебя по-прежнему верю, Марценюк! В крайнем случае, будем в телефонном режиме.

- Что твоя?

- Кто?

- Половина, блин! Угомонил?