Ребенка она нашла на ощупь — по теплу. Так, словно это всегда был ее ребенок, словно она вынимала его из кроватки, Холли-Энн взяла сверток. Маленькое существо пахло кислым. Такая крошка. Холли-Энн провела пальцами по животику — болтающаяся пуповина была совсем мягкой, как будто только что перерезана. Девочка, нескольких дней от роду, не больше. Холли-Энн прижала маленькое тельце к груди и прислушалась. У нее упало сердце. Она поняла, в чем дело. Малышка больна, она вот-вот умрет.

— Бедная, — прошептала Холли-Энн.

Сердечко девочки едва билось. В легких что-то хрипело. Ей осталось совсем недолго.

Холли-Энн закутала ребенка в свой свитер и, стоя на коленях среди вонючего мусора, стала баюкать девочку. Может ей так суждено — почувствовать себя матерью всего на несколько минут? Что ж, лучше так, чем совсем никак. Она поднялась и отправилась назад — к коридору с разноцветными огоньками.

Ее остановил негромкий шум. Раздался странный звук, как будто поднимал хвост железный скорпион, готовясь напасть. Холли-Энн медленно обернулась. Сначала она даже не заметила ружья и военной формы. В темноте стояла очень высокая и мускулистая женщина, которая не улыбалась, наверное, уже много лет. Стриглась она, должно быть, с помощью ножа. На вид из тех, кто всю жизнь сражается, но никогда не побеждает.

Незнакомка разразилась свистящей фразой на китайском. Сердитым жестом указала на сверток в руках Холли-Энн. Было ясно, чего она хочет — чтобы младенца вернули обратно, в загаженную комнату.

Холли-Энн отпрянула, крепко прижимая ребенка к себе. Медленно подняла пакет с подгузниками.

— Все в порядке, — сказала она высокой женщине.

Женщины изучали друг друга, словно представители двух разных биологических видов. Холли-Энн гадала — не мать ли это ребенка, но решила, что такое невозможно.

Китаянка неожиданно нахмурилась и ткнула дулом в пакет с подгузниками. Потянулась к ребенку. У нее были крестьянские руки, грубые, как у мужчины.

За всю свою жизнь Холли-Энн ни разу не сжимала по-настоящему кулаки, не говоря уж о том, чтобы ими размахивать.

Ее первый в жизни удар пришелся китаянке по узким губам. Он был не таким уж сильным, но у той потекла кровь. Холли-Энн опомнилась и обхватила ребенка обеими руками.

Китаянка вытерла с подбородка струйку крови и направила дуло ружья на Холли-Энн. Та испугалась. Но китаянка почему-то ограничилась сдавленным ругательством и дернула стволом. Холли-Энн направилась, куда указывала женщина. Вот-вот появится Уэйд. Деньги перекочуют в другие руки, а они с мужем уйдут из этого ужасного места.

Под дулом ружья Холли-Энн перебралась через кучи кирпичей и разорванных мешков с песком. Они подошли к лестнице и стали подниматься. Под ногами что-то трещало — словно металлические жучки. Холли-Энн увидела на полу толстый слой потемневших гильз.

Они поднимались выше — на третий этаж, потом на пятый. Держа ребенка, Холли-Энн старалась не замедлять шаги. Выбора у нее не оставалось. Вдруг китаянка схватила ее за руку. Они остановились. Теперь ствол указывал вниз. Там, внизу, что-то двигалось и чмокало, словно копошащиеся в грязи угри. Женщины переглянулись. На мгновение их объединил страх. Холли-Энн осторожно прикрыла рукой ребенка. Китаянка через минуту возобновила движение, теперь уже быстрее.

Они поднялись на самый верх. Тут и там из крыши были вырваны куски, и Холли-Энн мельком увидела звезды. Почувствовала свежий воздух. Они перебрались через небольшую груду обгорелых бревен и золы и приблизились к дверям в ярко освещенную комнату.

Перед Холли-Энн предстали такие же баррикады, только из мешков с цементом. Спереди они были разрезаны, и натекшая в мешки вода образовала твердые комки бетона. Все равно что карабкаться по складкам застывшей лавы.

Холли-Энн поползла, одной рукой прижимая к себе ребенка. Наверху баррикады она ударилась головой о холодный ствол пулемета, нацеленного на вход. Из слепящего сияния к ней потянулась рука со сломанными ногтями.

Сцена изменилась — они попали в осажденный лагерь: повсюду солдаты, ружья, полуразрушенные стены, через огромные дыры в крыше льет дождь. К великому облегчению Холли-Энн, Уэйд был здесь — он сидел в углу, держась за голову.

В этом месте когда-то располагался небольшой буфет или зал заседаний. А теперь помещение, оккупированное коммунистами и освещенное прожекторами, напоминало последний рубеж Кастера.[18]

Солдаты Армии народного освобождения, большей частью мужчины, в зеленой форме или полосатом камуфляже, были поглощены своим оружием. Все подчеркнуто посторонились, пропуская Холли-Энн. Некоторые показывали на ребенка, завернутого в свитер.

В стороне стоял Ли и пытался объяснить что-то усталому офицеру с гордой осанкой народного героя и седым ежиком волос.

Холли-Энн подошла к мужу. Из раны на лбу ему на глаза текла кровь.

— Уэйд!

— Холли-Энн! Слава богу. Мистер Ли сказал им, что ты еще внизу и за тобой кого-то послали.

Жена уклонилась от его объятий.

— Хочу тебе кое-что показать, — спокойно сообщила она.

— Здесь очень опасно, — сказал Уэйд. — Происходит неизвестно что. Революция или что-то такое. Я отдал Ли все наши наличные. Сказал — пусть заплатит сколько угодно, только бы нам отсюда убраться…

— Уэйд! — перебила она, но муж ее не слушал. Сзади, оттуда, где стоял Ли, неожиданно раздался крик.

Кричал офицер. Он ругал высокую женщину, которая привела Холли-Энн. Все солдаты вокруг тоже, казалось, злятся или даже стыдятся за нее. Она, видимо, допустила какое-то нарушение. И видимо, дело касалось ребенка.

Офицер расстегнул кожаную кобуру и посмотрел на Холли-Энн. Вытащил пистолет.

— Господи… — прошептала она.

— Что такое? — не понял Уэйд. Он стоял рядом, как бесполезный истукан.

Холли-Энн не могла поступить иначе. Она сама себя удивила. Когда офицер направился к ней, она бросилась к нему. Они столкнулись посреди усеянной камнями комнаты.

— Мистер Ли! — скомандовала Холли-Энн.

Ли молча уставился на нее, но все же шагнул вперед.

— Скажите этому человеку, что я выбрала себе ребенка, — сказала она. — У меня в машине есть лекарство. Я хочу уехать домой.

Ли начал переводить, но офицер резко повернулся к нему. Ли сильно побледнел и заморгал. Офицер что-то приказал.

— Положите на пол, — перевел агент.

— У нас есть все разрешения, — невозмутимо продолжала Холли-Энн. Она обращалась к офицеру. — У нас, в машине. Разрешение. Понятно? Паспорта, документы.

— Пожалуйста, положить на пол, — очень тихо повторил Ли. Он указал на ребенка и брезгливо, словно речь шла о какой-то неприятной вещи, пояснил: — Вот это.