— Да ладно.

Игра в доброго и злого следователя в исполнении гаишника и бандита выглядела пародийной.

— Все, конец тебе. Если будешь слушаться, уйдешь быстро и легко.

Интересно, есть акцент в голосе, а вроде и нет. Да и на кавказца не сильно похож вроде, и голова черная, и на щеках щетина, а как-то не совсем по-кавказски выглядит. Пластика другая, если приглядеться. А на шее цепочка с крестом. Бред какой-то. Сон разума рождает чудовищ[60]. Может, я вижу предсмертные галлюцинации? Или попал в ад? Но мертвому не было бы так больно.

— Короче, хочешь спокойно помереть — документы на квартиру подпишешь и еще одну бумажку: «Я, Александр Михайлович Лекарев, признаю, что энного сентября две тысячи десятого года во время занятий извращенными видами секса по неосторожности причинил смертельные повреждения гражданке Морозовой Д. А.».

— Это вам зачем?

— Нужно хорошего человека порадовать, — засмеялся бандит.

Кстати, интересно, кто же им заявления кондовейшим канцеляритом пишет?

— Подпишешь?

— С какой стати?

Еще один удар по почкам. Я упал на пол, и мое тело взорвалось болью в самом неожиданном месте. Черт, правая рука, вывих! Конечно, когда я падал, наручник удержал мою руку на весу.

— Идиот ты, Коля, — процедил сквозь зубы черноволосый. — Нам его рука нужна здоровой — чтобы подписи нормально поставил.

— Ладно, первую помощь оказывать нас учили.

Гаишник-оборотень вправил мне руку. Хреново, конечно. Рывок — и в глазах помутилось от боли.

— К утру пройдет. Сейчас анальгин принесу.

— Спасибо, не надо. Лучше я сдохну как придется, но квартира достанется сыну.

— Не надо?

Господи. Бедные мои почки. Я почувствовал, что скоро умру от почечной недостаточности.

— Ничего, к утру будешь как человек. Все подпишешь.

— Пусть сейчас подписывает. И закончим.

— Подожди, Олег звонил. Ему от него тоже чего-то надо. Мы его до утра оставим.

— Ладно. Только мне утром баня нужна, сам понимаешь.

Черноволосый мерзко ухмыльнулся.

— Знаю, знаю.

Мне кинули засохший кусок пиццы, банку воды и десять таблеток анальгина — универсальное лекарство. Весь СССР на нем сидел. Вредное до ужаса. Чувствую, что не расстанусь с ним до самой смерти, но далека ли она?

Много я жаловался на свои пробуждения. То в семь утра вставать, то за окном серо, то плохое настроение, то пес разбудил. Тогда я не знал, что по-настоящему плохое пробуждение — очнуться на деревянном полу со скрюченной рукой и болью во всем теле. Ощущение, что настал последний день моей жизни на земле, удовольствия тоже не предполагало. Как я спал? Приятно считать себя героем? Как же. Сочетание анальгина и водки кого угодно уложит. Правда, подобное сочетание вызывает язву, но у меня она появиться вряд ли успеет. Так и скажут, что труп был хорошего здоровья, только почему-то очень задумчивый.

Дадут ли поесть? А дальше? Что? Надо расслабиться и вспоминать. Что у меня есть? Сама жизнь, учеба, наука, переход в бизнес, игры, путешествия, Европа, сын. Чудо мое золотоволосое, я проводил с тобой мало времени, редко тебя видел. А теперь, наверное, совсем не увижу… Ну-ка, не позволять себе расклеиваться! Вспоминай хорошее. После этого требования к себе перед глазами поплыли картинки лучшего вечера в «Распутье» — прекрасная Юля кружится передо мной, фартучек падает на пол, татуировки, цитата из Тэффи, произнесенная голой девушкой, которая нравится мне больше всех остальных стриптизерш… Я успел разглядеть ее тело. Теперь мне надо придумать, как ее прикрыть и спасти.

Дверь открылась, и меня выволокли на холодную улицу. Трава была покрыта тонким слоем инея.

— Ну что, понял свое место? — спросил меня лейтенант Ефимов. Кстати, в его голосе отсутствовала злоба. — Подпиши, будет проще.

С крыльца сошел вчерашний «кавказец». Не так уж он и молод, если присмотреться. И седина в волосах. Сложение, конечно, божественное, мускулатура любому на зависть. Ни тюфяк Ефимов, ни многие другие знакомые и в подметки не годятся. Разве что Роберт мог бы потягаться с «кавказцем» на предмет красоты телосложения. По его телу перекатывались шарики мускулов. В вырезе майки-алкоголички действительно находилась цепь с крестом. Непонятная история. Кто он и откуда?

— Ну что, очухался? Писать будешь?

— Нет.

Удар. Господи, левая нога превратилась в один сплошной синяк.

— Советую подписать, очень советую.

Еще удар.

— Не подпишу.

Подписать, конечно, придется, но сдаваться сразу нельзя. Если я сдамся, то в мою искренность они не поверят, а мне надо пару раз наврать как можно убедительнее. Пусть последней жертвой буду я. Роберт-то, может, за себя и постоит, все-таки фээсбэшник, хоть и шифровальщик. А кто защитит Юльку? Ракетная армия? Они могут добраться до всей ее семьи.

— Подожди, — сказал черноволосый гаишнику. — Сейчас Олег приедет, у него есть ряд вопросов.

Кошмар…

— Не только Олег приедет — и ко мне приедут. Готовь баню.

— Что, вместе с ним? Жарить его будем?

— Жарить мы его не будем. Мне сегодня есть кого жарить. Не шибко приятно, но для дела полезно. Сунь его куда-нибудь, только не в дом, а то хозяин бузу поднимет: «Опять в моем доме грязь развели, натоптали». Вечно он гундит.

О да, Сергей Геннадьевич Ефимов, мой шеф, теперь уже бывший, был абсолютным чистюлей.

— Ну и куда его?

— Понятия не имею. Скинь куда-нибудь, а я схожу доспать.

— Одни с тобой хлопоты, вечно от вас, проныр, сплошные проблемы.

Лейтенант ухватил меня за предплечье.

— Куда ж тебя? В фуре посидишь. Есть место, — Ефимов-младший опустил лесенку. — Поднимайся.

— Куда? Зачем?

Он легко запрыгнул в кузов, несмотря на свисающий животик, и втащил меня. Очередной синяк. Но считать их я давно перестал. Одним больше, одним меньше — какая разница, если скоро умрешь.

— Лезь сюда.

В кузове фуры стоял близнец моего джипа. Меня отволокли к переднему бамперу.

— Вот здесь и пристегнем.

Наручники защелкнулись на кольце для буксировки.

— Сиди пока.

— Свечку хоть оставь, а то так страшно, что с ума сойду.

— Свечку ему, совсем охренел? Ладно, я добрый. Я тебе, парень, честно скажу, такой смерти ты не заслужил. Просто-напросто оказался не там, где стоило. Предупреждали тебя. Не лезь, не связывайся, веди себя интеллигентно. На тебе, сиди.