и его обвинили в мздоимстве, так как после каждого процесса проигравшая сторона жаловалась, что их противники выиграли, поскольку судьи оказались подкуплены. Екатерина заявила Брокдорфу, что он подталкивает ее мужа к совершению вопиющей несправедливости. Следуя его логике, заметила она, великий князь может посадить его, Брокдорфа, в тюрьму и заявить, что обвинения последуют позже. Что же касалось судебных процессов, добавила она, то весьма просто понять, почему те, кто проиграл, списывали свои неудачи на подкупленных судей.

Мужчины молчали, и Екатерина покинула комнату. Затем Брокдорф заявил великому князю, что все сказанное ею являлось лишь попыткой показать свое доминирующее положение, что она не одобрила бы любое предложение, которое поступило бы не от нее; что ей ничего не известно о мире, а также о политических делах; что женщины любят во все вмешиваться и портят все, во что им удалось вмешаться; что она просто не способна правильно оценивать ситуацию. Брокдорфу удалось опровергнуть советы Екатерины, и Петр послал в Гольштейн приказ об аресте Элендсгейма.

Екатерина была потрясена и возмущена, она обратилась ко Льву Нарышкину и остальным друзьям, чтобы они помогли ей. Когда Брокдорф проходил мимо, вслед ему кричали: «Баба-птица, баба-птица!» Бабой-птицей в то время называли пеликана – при дворе считалось, что некрасивый Брокдорф был очень похож на него. В своих «Мемуарах» Екатерина писала: «Он брал деньги со всех, кто хотел ему давать, и убедил великого князя делать то же самое и доставлял ему, таким образом, столько денег, сколько мог, продавая гольштейнские ордена и титулы тем, кто хотел за них платить».

Несмотря на все старания, Екатерина не смогла ослабить влияние Брокдорфа на Петра. Она обратилась к Александру Шувалову и заявила, что считает общество Брокдорфа опасным для молодого князя, наследника империи. Она посоветовала графу предупредить об этом императрицу. Он спросил, стоит ли упоминать ее имя. Да, сказала она и добавила, что, если императрица захочет услышать это от нее лично, она готова откровенно поговорить с ней. Шувалов согласился. Екатерина ждала и, в конце концов, Шувалов сообщил ей, что императрица найдет время побеседовать с ней.

Пока Екатерина ждала аудиенции, она смогла оказать положительное влияние на дела Петра. Однажды утром Петр вошел в ее комнату в сопровождении секретаря Цейца, который держал в руках какой-то документ. «Посмотрите на этого черта! – сказал Петр. – Я слишком много выпил вчера, и сегодня еще голова идет у меня кругом, а он вот принес мне целый лист бумаги, и это еще только список дел, которые он хочет, чтобы я закончил, он преследует меня даже в вашей комнате!» Цейц объяснил Екатерине: «Все, что я держу тут, зависит только от простого «да» или «нет», и дела-то всего на четверть часа».

«Ну, посмотрим, – сказала Екатерина. – Может быть, вы с этим скорее справитесь, нежели думаете».

Цейц начал зачитывать вслух, а Екатерина отвечала: «да» или «нет». Петр был доволен, а Цейц сказал ему: «Вот, Ваше Высочество, если бы вы согласились два раза в неделю так делать, то ваши дела не останавливались бы. Это все пустяки, но надо дать им ход, и великая княгиня покончила с этим шестью «да» и приблизительно столькими же «нет»». С этого момента Петр отправлял Цейца к Екатерине, когда от него лишь требовались ответы «да» или «нет». Наконец, Екатерина попросила Петра позволить ей подписывать приказы, касавшиеся дел, которые она могла решить без его участия. Петр согласился.

После этого Екатерина напомнила Петру, что, если он считает дела, касавшиеся Гольштейна, обременительными, он должен понимать: это лишь малая часть той работы, которую ему придется выполнять, когда он станет императором России. Петр ответил, что он не был рожден в России, он не подходит для русских и, что еще более важно, русские не подходили для него. Екатерина предложила ему обратиться к императрице с просьбой позволить ознакомиться с ведением государственных дел. Особенно настойчиво она рекомендовала ему посещать заседания императорского совета. Петр поговорил с Александром Шуваловым, который посоветовал императрице допустить наследника на встречи, где будет присутствовать она сама. Елизавета согласилась, но в итоге это оказалось бессмысленным, поскольку они появились там лишь однажды. И больше ни один из них не посещал заседания.

Вспоминая те годы, Екатерина писала: «Я старалась во всем приближаться всегда как можно больше к правде, а он с каждым днем от нее удалялся до тех пор, пока не стал отъявленным лжецом». Самые нелепые выдумки Петра оказывались мелочными и очень личными. Екатерина считала, что они часто проистекали из-за его желания произвести впечатление на молодых женщин. Рассчитывая на неосведомленность собеседницы, он рассказывал историю о том, как, будучи еще мальчиком и проживая в Гольштейне с отцом, он часто командовал отрядом солдат и вместе с ними устраивал облавы на банды цыган-мародеров, бесчинствовавших в окрестностях Киля. Всегда подчеркивая свои навыки и доблесть, Петр описывал блистательную тактику, которую использовал во время преследования, окружения, сражения и взятия в плен противника. Сначала он повествовал эти истории очень осмотрительно и только тем, кто ничего о нем не знал. Затем осмелел и стал уже рассказывать их людям, которые знали его лучше, но на осторожность которых он рассчитывал, понимая, что они не станут перечить ему. Когда же Петр принялся излагать эти вымыслы в обществе Екатерины и ее друзей, она спросила, за какое время до смерти его отца это случилось. Петр ответил, что за три или четыре года. «Знаете, – сказала она, – вы таки очень молодым начали совершать подвиги, потому что за три или за четыре года до смерти герцога, отца вашего, вам было всего 6 или 7 лет, так как вы остались после него одиннадцати лет под опекой моего дяди, шведского наследного принца. И что меня равно удивляет, – сказала я, – так это то, как ваш отец, имея только вас единственным сыном и при вашем постоянно слабом здоровье, какое, говорят, было у вас в детстве, послал вас сражаться с разбойниками, да еще в шести-семилетнем возрасте». Свою речь Екатерина завершила замечанием о том, что вовсе не она, а календарь подрывает доверие к тому, что он рассказывал.

И все же Петр продолжал обращаться к Екатерине за помощью. Поскольку ее будущее было связано с будущим супруга, она помогала ему в силу своих возможностей. Екатерина обращалась с ним скорее как с маленьким мальчиком, чем с мужем, советовала и бранила, слушала признания о его любовных похождениях и помогала вести дела Гольштейна. «Когда он чувствовал себя потерянным, – вспоминала Екатерина, – то прибегал ко мне, спрашивал совета, но потом убегал так же быстро, насколько его могли унести ноги».