Денис шел по саду с ровно подстриженными кустами. Газон, прошлым летом привезенный в больших рулонах, прижился не везде и теперь местами желтел сухими проплешинами. Невысокие, недавно посаженные сосенки скромно стояли рядом с большими елями, оставшимися от вырубленного под коттеджные участки леса. Оксане так хотелось, чтобы их сад — ее сад — казался старым и аристократическим. Она даже скамейки купила специально состаренные, в популярном стиле «мебель моей бабушки», с как будто облупившейся краской, выщербленными досками.

Денис вышел на большую площадку, выложенную камнем, где стояли машины. Его шаги громко раздались в утренней тишине. Тут же проснулись и с лаем подбежали к нему два сторожевых ротвейлера. Денис подошел к новой ярко-вишневой «хонде», достал ключ и посмотрел на внимательно следящих за ним собак. Он был почти уверен — если сейчас он обернется, то увидит, как в окне второго этажа, отодвинув плотную штору, стоит заспанная Оксана и смотрит ему в спину.

— Вот расщедрилась наша мамочка, а? Да уж… расстаралась…

Он попробовал включить-выключить блокировку дверей. Сигнализация смешно тренькнула. Собаки тут же заворчали.

— Да ладно… уж вы меня запугали…

Он сел в машину. К рулю была прикреплена записка: «Да простит тебя милосердный Господь. И да пошлет он тебе раскаяние. Твоя жена, Оксана Турчанец». Денис аккуратно сложил записку и, держа ее в руке, взглянул на окна. Они были плотно, без единой щелочки, зашторены. Он посидел в машине, прислушиваясь к булькающей внутри пустоте. Желудок его был пуст настолько, что он ощущал свою пересохшую слизистую от глотки до тонких кишок.

Он завел машину, покрутил радио, надеясь послушать какие-нибудь умиротворяющие спортивные новости, которые всегда были для него сродни бутылке пива — вот вроде отвлекся, послушал и забыл, о чем думал до того. Но сейчас, видимо, было слишком рано для новостей. Два ведущих, перебивая друг друга, отчаянно силились быть остроумными и свободными. Молодой человек говорил слова с оттяжкой, как будто отсидел лет пять… А девушка хохотала хриплым голосом и все пыталась вспомнить главное слово в матерной поговорке. Интересно, успели ли они увидеть, какое тихое, ясное утро сегодня, пока мчались на эфир.

Денис выключил радио. Посидел, послушал, как ровно и спокойно задышала такая симпатичная «хонда», которую вчера утром ему подкатили под окно. Венчальный подарок Оксаны. Денис снова развернул записку, перечитал ее, кивнул.

— Все правильно, мамочка. Все ты правильно говоришь. И сад у тебя почти княжеский… или графский… Спасибо, жена моя Оксана. — Он задумчиво посмотрел на окна Оксаны, где все так же ровно были задернуты темно-зеленые шторы.

Денис выключил зажигание, вышел из машины, нажал на кнопку брелока, запирающего дверь. Свистнул ротвейлеру:

— Граф!

К нему тут же подбежали две собаки, одна чуть быстрее.

— А ты разве Граф, не Графиня? — Он присмотрелся к собачьим признакам пола. — А, ну да… Извини…

Он прикрепил псу ключи от машины на строгий ошейник, попытался потрепать по морде, но тот увернулся. Денис потянулся, покряхтывая:

— Э-эх! Отдашь, брат, это нашей маме. Может, еще для чего ей сгодишься. — Ротвейлер посмотрел на него злыми сонными глазами и дернулся. Денис убрал руку. — Ну, прости, милый, если что не то сказал. Обидел если зря твою чистую собачью душу. У тебя ж своя мамочка есть, вон как злобно на меня сразу зыркнула. Ну, пока, товарищи мои собаки.

Денис еще раз посмотрел на Оксанино окно. Ему показалось, что штора чуть колыхнулась и замерла. Денис, чуть прищурившись, отвернулся и пошел к выходу. Он чувствовал, что собаки наблюдают, как он отпирает высокую кованую дверь, как аккуратно закрывает ее. Заперев дверь снаружи, он перебросил ключи от дачи через высокий забор во двор.

Роскошный, стильный забор. Просто произведение искусства. Узкие доски, выкрашенные в спокойный серо-зеленый цвет, и шершавые, светло-серые каменные столбы. Легкие деревянные решетки наверху. Черная строгая дверь с золотым звоночком и витой ручкой. Благородно и просто. Посмотри на этот забор — и поймешь, какой хорошей может быть жизнь. Правильной, гармоничной.

Семнадцать поперечных досок, нависающих одна над одной, три серых камня подряд и снова семнадцать зеленых досок. И так — полгектара хорошей, правильной жизни. С голубыми елками, искренними друзьями, с клумбами, засаженными стройными камышами и приземистым мясистым баданом, с весело горящим за жаропрочным стеклом пламенем камина и красивыми коричневыми решетками на окнах, украшенными старательно выкованными армянскими мастерами виноградными лозами, с круглыми ягодками и загибающимися листочками…

Денис резко выдохнул, услышав, как воздух со звуком прошел через грудь, медленно вдохнул прохладный воздух, остро пахнущий дымом и влажным лесом, и пошел по прорытой колесами тракторов дороге через поле на станцию.

Прошло еще четыре года

Денис остановился у светофора и, облокотившись на руль, смотрел на желтеющие кроны деревьев, стоявших по обеим сторонам дороги. Вот еще совсем зеленые ветки, а где-то уже пожелтели и покраснели листья. Рано, в этом году все рано… И как-то очень быстро один сезон сменяет другой. Говорят, это свойство возраста. Чем старше становишься, тем меньше времени проходит с утра до вечера и с января по декабрь. Меньше или быстрее… Денис, задумавшись, не заметил, как зажглась стрелка зеленого.

— Поехали, а? Или ты передумал?

Денис вздрогнул от чужого голоса и мельком глянул на молодую девушку, сидящую рядом с ним. Ага, ну да…

— Классно в тачке у тебя! Можно даже спать! — Девушка вытянула вперед ноги и потрепала его рукой по ширинке черных джинсов. — Папи-ик! — Когда она зашевелилась, Денис различил сладкий, конфетный аромат духов. — Как тебя зовут? Меня — Зоя…

Денис приоткрыл окно и молча потыкал программы радио. Что везде за чушь… Он остановился на прогнозе погоды. Надо бы понять, что ожидает на следующей неделе. Например, знать заранее, что всю неделю будет моросить мелкий противный дождь. Или, наоборот, подморозит. И вообще, похоже, что они там, в небесной канцелярии, собираются на сей раз обойтись без бабьего лета…

— А ты меня не обманешь?

Девушка наклонила к нему голову, и Денис увидел коричневую прядку среди выкрашенных в светло-желтый цвет волос. Забыла, что ли? Или мода у них такая, у соплюшек… У крепеньких, с ровными ножками, шальными глазами и абсолютным, вселенским равнодушием ко всему. Когда эта улыбнулась ему в магазине полчаса назад, то сначала показалась совсем молоденькой и хорошей. Хотя неизвестно, что лучше. Хороших — жалко, а плохие девчонки не раз выручали его в минуты слабости, да с ними — тошно.

— Нет? Не обманешь? — Девушка кокетничала, неумело и некстати.

— Никогда! Если ты мне сделаешь хороший минет, сразу на тебе женюсь, идет?

Девушка попыталась заглянуть ему в лицо, чтобы разглядеть выражение глаз, и, так и не поняв, шутит он или нет, протянула: