Губы старика побелели.

— Если ты убьешь меня, — пробормотал он дрогнувшим голосом, — ты уничтожишь целый мир.

— Тогда я создам новый.

Последним, что он увидел перед тем, как нажать на спусковой крючок, было землисто-бледное лицо Альтера и его тусклые глаза, в которых не было ничего, кроме усталости и страха.

Он слышал гомон детей на улице, бормотание радио, глухой смех, сопровождающий застолье за стеной, но все эти звуки были слишком далеки, а сон, в который погружался Клов, был слишком близок. По каким-то причинам сновидение перенесло его в кухню, где хлопотала его мать — живая, молодая, красивая. Ласково поглядывая на Клова, она выложила на противень пирожки и сунула их в духовку. Почти тотчас же по кухне разнесся запах сладкой, печеной сдобы. Мать выпрямилась и с любовью посмотрела на Клова, который превратился в маленького мальчика. Он заметил, что щека матери испачкана мукой, и вспомнил, что это он сам извозил руку в муке, а потом погладил мать по щеке «мучными» пальцами.

— Теперь нужно немного подождать, Клов, — сказала мать глубоким, полным нежности голосом. — Просто немного подождать.

Клов вздрогнул и открыл глаза. Его мать исчезла. Над головой белел потолок, а сам он лежал на жесткой кровати.

Как долго продолжалась его дрема?.. Минуту?.. Час?.. Вечность?..

Глядя в белый потолок, Клов тщательно прислушался: сперва к звукам окружающего мира, потом — к себе. Он услышал шорох занавески, колышимой ветром, далекие звуки улицы и чье-то легкое дыхание. Чувства опасности не возникло, и Клов решился повернуть голову.

Сперва он увидел лишь расплывчатый силуэт, освещенный ярким летним солнцем. Глаза его заслезились от яркого света, но зажмуривать их Клов не стал. Наконец капитану удалось сфокусировать взгляд, и он увидел тонкую фигуру в легком платье и красивое женское лицо, обрамленное белыми волосами.

Сердце Клова наполнилось ощущением счастья. Он разлепил спекшиеся губы и хрипло проговорил:

— Анна!

— Да, милый, — ответила жена. — Это я.

Она взяла руку Клова, поднесла ее к губам и поцеловала. Потом ласково погладила ее тонкими пальцами. Клов улыбнулся. Лицо у него онемело, и улыбка вышла напряженной и кривоватой — пародия на улыбку, а не улыбка, но он был рад и такой.

— Значит, мы живы? — сказал он чуть окрепшим голосом.

— Да, Клов! Мы живы! Ты и я!

Голос жены был мягким и ласковым. Клов снова прислушался к своим инстинктам и ощущениям. Окружающий мир был слишком хорош, чтобы быть настоящим. Не было ли здесь подвоха или ловушки?

Клов ожидал, что в душе шевельнется чувство опасности, как это не раз бывало в рискованных ситуациях, но не почувствовал ничего подобного. Он не ощущал никакой опасности. Напротив — только полное умиротворение. На душе у него было спокойно и хорошо, как не было уже много месяцев.

Клов вгляделся в черные, миндалевидные глаза жены и попросил:

— Расскажи мне, что случилось, Анна.

— Религиозные повстанцы взорвали аэробус, на котором мы собирались лететь на острова, — ответила жена. — Ты сильно пострадал.

— Насколько сильно?

— Ты умер. Но, слава Богу, в аэропорту дежурила машина Центра Крионики. Страховка покрыла все расходы на заморозку.

— А ты? — спросил Клов, с тревогой оглядывая лицо и открытые плечи жены. — Ты не пострадала, Анна?

Жена улыбнулась:

— Почти нет. Отделалась ушибами и ссадинами.

Клов перевел дух.

— Значит, с тобой все в порядке, — сказал он, словно пытался зафиксировать этими словами наличествующее положение вещей.

— Да, — ласково ответила Анна. — Я в порядке, милый. И ты тоже в порядке. Теперь ты в полном порядке, милый.

Она смахнула с ресниц слезу.

— Не плачь, — сказал ей Клов.

— Не буду.

— Сколько времени я пробыл в криоцентре?

— Полтора года. Все это время я копила деньги на твою реанимацию. Даже объявила благотворительную подписку.

— Вот уж не думал, что в наше время остались милосердные люди.

— Деньги слали со всей страны. Но бо€льшая часть средств поступила из Благотворительного центра Пастыря Накамуры.

Анна наклонилась и поцеловала Клова в губы. Потом выпрямилась и продолжила:

— Доктор сказал, что, находясь в «полужизни», ты считал себя живым. Мозг продолжал функционировать в слабом режиме, и твое подсознание сотворило для тебя новую реальность, в которой ты жил и страдал.

— Доктор прав, — проговорил Клов. — Мне снился долгий сон.

— Но теперь все будет хорошо. Нам пришлось через многое пройти, чтобы все стало хорошо.

— Да, милая, нам пришлось через многое пройти.

«Разрушить целый мир… — подумал Клов. — И создать новый».

— Когда я смогу покинуть криоцентр?

— Через пару дней. Пока ты слишком слаб.

— Анна… — Клов вгляделся в усталое лицо жены, только сейчас обратив внимание на тени у нее под глазами и заметив, как сильно она исхудала. — Анна, если бы у тебя был шанс создать новый мир… каким бы он был?

Анна подумала и пожала плечами:

— Не знаю, Клов. Наверное, таким же, как этот.

— Почему?

— Потому что другого мира я не знаю.

Он улыбнулся:

— Да… Другого мира мы не знаем.

Капитан закрыл глаза. Он вдруг вспомнил, как в детстве мать пела ему колыбельную песню. Какие же там были слова?.. «Сны ведь снятся неспроста… Бродит по траве мечта…» Да, кажется, так. Перед глазами у него появилось лицо матери, испачканное мукой, и тихий голос нежно напел:

Сны ведь снятся неспроста.

Бродит по траве мечта.

Пусть она найдется…

Явью обернется…

«А у меня неплохо получилось», — подумал Клов, улыбнувшись. И вдруг в сердце у него колыхнулась тревога. Что, если там, за его плотно прикрытыми веками, ничего нет? Что, если мир, оставленный без его внимания, исчез?..

«Пустые страхи, — сказал себе Клов. — Теперь все будет так, как я захочу».

Он выждал еще несколько секунд, вслушиваясь в притихший, ожидающий мир, а потом открыл глаза…

Перед огромным панорамным иллюминатором челнока «Малая Земля» сидели двое. Первый — широкоплечий, светловолосый и конопатый мужчина в военном кимоно, с лицом грубым и обветренным. На поясе у него висел клинок-танто с серебряной змейкой на гарде, свидетельствующей о том, что мужчина был лейтенантом. Серебристо-серый цвет его кимоно говорил о принадлежности к отряду космодесантников.