назвалего Лимбом.Он глупо полагал, что его собственное место – не там.3Теперь пришло время написать стихотворение о Рае Поэтов.1996 Ян Пробштейн

Русские сцены

Санкт-Петербург, 20021женщины с сумкамина шоссе,направляются домойили направляются в сторонуопустошенного города& другие женщиныв маленькой белой церквивсе покрытые платками& стучатсяв запертую дверь2юная девушка берет меня за руку& уводит меня отдругих она пьяна& говорит на языкекоторый никто не может понять3На Невском кладбищемертвые лежат в каменных колыбеляхзаросших сорнякамина пятидесятницу когда женщины пришлис воспоминаньями & цветамичтоб возложить их на камнина Невском кладбище.4статуя мертвецав галстуке и пиджаке& колода картили пачка рублейв его руке5генерал лежит здесьпозабыткрест из белого цементаметит его надгробье.6старикс запекшейся грязьюзапахмногонедельного дерьманаполняеталлею.7«единственная святая страна»2002 Ян Пробштейн

Дело памяти

Я был неистов & бесстрашендважды обманутза что искалудовлетворенияна дереве. Слишком беззаботноя искал любви& был побитя нашел тебяв припадке или в исступлениидни провел своина сборищах барабанщиков.Помощи не буду искать у техк кому доверья нетно я купил бы что попозжеи поменьше.Живу ради практичных дел– дела памяти –одной ногой в пространстве,других покинул.Не господин ваш и не рабЯ встретил васв равной схватке воль& поверг лицом в землю.Касаюсь я землипо воскресеньям только.2003 Ян Пробштейн

Я отказываюсь от идентификации

Фамилия мояменьше, чем звучит.Тружусь & полируюее до блеска,пока не просияет свет.Колючку зашвырнуля под язык.Бросаю за собойя камушки. Шагаяшироко, я чувствую,что дорастаю до крыш.Мой голос тонок,но еще тоньшепространство междуногами и землей.Я не хочу, чтоб звалименя по имени, кромекак в назначенное время.Я голову чешу,поскольку знаю,что она пуста.Что зной, что холод,мне все одно.Отказываюсь от себя,чтоб написать вам.На объявленье на доскенаписано: Оставайся домаБудь бдителен.Цель медицины –медицина.Жду не дождусья завтра.Везде сигналыужаса полны.А в глубочайших водах,охватывающихнаш глобус,чувство жизнистоль полно,что нет пространствавне его.Писать продолжудо смерти& сможетечитать мои слова,мне до того нет дела.2003 Ян Пробштейн

Кода Диане

Чудонезримоенами овладелоогромный мирво тьметемнее тайнырождениячудо живетв том что мы видим& касаемся так хорошобыть здесьи склониться перед тобоймой драгоценный другво тьмекак сказал поэт2003 Ян Пробштейн

Розмари Уолдроп (1935)

Из книги «Агрессивные пути случайного незнакомца»

Послесначала свинцовое серое моревыглядит так, чтобы объяснитьгоризонтсуществует или нетесли бы я могласнова найти точное местотвердоепод ногамино памятьчерный ветер из одного места к другомута же наклоннаяпустота как«прожитое»пространствоне знаю, зачем говорю все этоесли быне эта открытостьвнутри твоего прикосновения* * *Еще ничего не началосьмолчание держитмоё дыханиеждет, чтобы заговоритьчтобы суметьоткрытьнеобходимый окольный путь1972 Галина Ермошина

Размышление следует

I. КОМПОЗИЦИЯ КАК ОБЪЯСНЕНИЕ

В начале – Гертруда Стайн: «Все остается тем же самым кроме композиции а так как композиция различна и всегда будет различной все остается не тем же самым».

Но это значит и то, что в начале – Аристотель: «под мифом я понимаю организацию случаев».

РАМКИ:а) Лингвистические:

Каждый речевой акт (каждое употребление знаков) состоит из селекции и комбинации (Соссюр, Якобсон). Это значит, что у слов всегда – двойная отсылка: к коду и к контексту. Код дает нам вертикальную ось с набором элементов, связанных между собой подобием. Мы выбираем из них, чтобы сказать «человек», «парень», «товарищ» или сказать «гулял», «бежал», «семенил», «фланировал» и т. п. А потом мы соединяем отобранные слова на горизонтальной оси и говорим: «человек забежал за угол». Располагаем их синтаксически, по смежности.

Язык литературы тяготеет к одному из двух: к акценту на той или иной оси. Некоторых больше заботит le mot juste[274], совершенство метафоры, других – то, что «случается между» словами (Олсон).

b) Исторические:

На протяжении последних веков, от романтизма до модернизма (и далее?), поэзия более или менее ассоциировалась с осью селекции, с отношением по сходству, метафорой.

Под этим – серьезные основания:

то, что «мир» задан, но может «означиваться», «изображаться» в языке; (Бодлер: «Человек проходит чрез лес символов»);

то, что стихотворение – эпифания внутри сознания поэта, «выражаемая» в подборе точных слов;

то, что содержание (и «значение») – первично и предопределяет свою («органическую») форму (Крили/Олсон: «Форма – не более чем продолжение содержания»);

и, наконец, то, что вертикальная ориентация метафоры (Олсон: «засасывание символа») – наша «горячая линия» с трансцендентным, с божественным смыслом, отсюда представление о поэте как жреце и пророке.

«ИЗБЕЖАТЬ ЛИ НАМ АНАЛОГИИ» (Клод Руайе-Журну), или КОМПОЗИЦИЯ КАК ПРОЦЕСС:

Ничего не дано. Все еще предстоит построить (Крили: «мир, постоянно рождающийся»).

Я не знаю заранее, о чем будет стихотворение, куда оно меня приведет. Стихотворение – не «выражение», а когнитивный процесс, в какой-то мере меняющий меня. Джон Кейдж: «Поэзии нечего сказать, и вот она говорит: у нас нет ничего».

В начале работы над стихом я далека от того, чтобы выражать «озарение»; во мне есть лишь смутное ядро энергии, излучающейся в слова. Но как только я вслушиваюсь в эти слова, они раскрывают свои векторы и сближения, стягивают стихотворение в свое силовое поле, часто в непредвиденных направлениях, далеких от семантического заряда первоначального импульса. Значение имеет не столько «вещь» и не столько «точное слово», но то, что «случается между» (Олсон).

Валери: «Поэт входит в лес языка с одной ясной целью – потеряться».

Гест: «Стихотворение впадает в собственные ритмические воды».

Жабес: «Страницы книги суть двери. Слова проходят сквозь них, движимые нетерпением перестроиться… Свет – в силе страсти этих влюбленных созданий».

Данкен: «Интеллект его нацелен на пропорции и динамику стиха, ему почти неведомы глубины, возбуждаемые в его душе. Глубина и бурление самого стиха: вот что он ощущает. Стихотворение берет верх».

ПАЛИМПСЕСТ:

Но «ничего не дано» – это не совсем так. Язык содержит в себе не только бесконечный потенциал новых комбинаций, но и долгую историю.

Чистый лист не совсем чист. Слова всегда – секонд-хенд, говорит Доминик Ногез. Ни у одного текста нет единственного автора. Сознательно или бессознательно, мы всегда пишем поверх палимпсеста (ср. с «гранд-коллажем» Данкена).

Это вопрос не линейного «влияния», а письма как диалога со всей сетью предшествующих и современных текстов, с традицией, с культурой и языком, которыми мы дышим и живем, определяющими нас даже тогда, когда мы в процессе их создания.

Многие из нас сознательно применяют этот процесс как технику, используя, коллажируя, трансформируя, «транслируя» фрагменты из чужих работ.

Я, ЖЕНЩИНА:

Этот факт определенно формирует мое письмо: тематически, этически, в осознании социальных норм, маргинальности – но не предопределяется исключительно этим.

Лакан несуразен в своих попытках навязать фаллический культ означаемому – и нечестен перед собой, когда говорит о гендерном нейтралитете.

В то же время я не вижу большого смысла в наклеивании этикетки «женское» к чему-либо. (Хотя мне и импонируют некоторые идеи, например Джоан Реталлак и Люс Иригарей, о феминном как «множественном», вмещающем все формы, сговаривающиеся против любых монолитных, монотонных, однолинейных универсумов.)

Я не очень понимаю, что такое «женский язык», «женский стиль письма». Ведь писатель или писательница сами по себе – лишь одни из участников процесса письма. Другой участник – язык, во всем своем спектре. Не какой-то язык, который женщины должны «отвоевать» (Острайкер). А тот самый язык, в который вступает поэт и который принадлежит на равных и матерям, и отцам.

КОММУНИКАЦИЯ:

После того как я пересекла Атлантику, мои фонемы угнездились где-то между немецким и английским языками. На обоих я говорю с акцентом. И это спасло меня от иллюзии «владения» языком. Я вхожу в него под косым