Казалось, руки до сих пор помнят прикосновения к ее коже и к ее волосам, губы помнят ее поцелуи. Меня снова рвало на части. Но хотя бы она ушла в отпуск, и я не встречал ее в компании. Хоть чуть-чуть, но легче.

Новость о беременности стала спасением и наказанием одновременно. Умом я по-прежнему не хотел быть с Ариной, но с каждым днем становилось все сложнее и сложнее контролировать себя рядом с ней. Я люблю Арину, она носит моего ребенка — это ли не повод перешагнуть через прошлое? Это ли не повод воскреснуть? Это ли не повод наконец перестать испытывать былую боль?

И я сдался. Мозг проиграл в битве с сердцем. Я обнимал Арину, прижимал к себе, гладил и целовал живот, не выпускал ее руку из своей. Сближался с ней постепенно, привыкал к ее присутствию в моей жизни. Другие девушки больше меня не интересовали. Все свободное время я стремился проводить с Ариной. Былая боль еще давала о себе знать, но с каждым днем все меньше и меньше.

А сейчас я стою в коридоре медицинского центра, врач что-то говорит мне, а я не слышу его слов. Я не слышу ничего после фразы: «Не удалось спасти плод».

Я полагал, что умер, когда Арина ушла от меня к другому? О, нет, как же я заблуждался. Я умер сейчас. В то самое мгновение, когда мне сообщили о потере моего ребенка.

Самую большую боль нам причиняют только любимые люди.

Так мы думаем, пока не сталкиваемся с другой болью. Ее не причиняет кто-то конкретный, она просто настигает тебя в один момент и убивает. Эту боль посылает нам кто-то свыше. Хрен его знает, с какой целью. Некоторые люди называют такую боль словом «испытание».

Когда это с тобой происходит, вся боль, которую испытывал ранее, меркнет. Она уже кажется чем-то незначительным, несущественным. Даже удивляешься, как мог страдать из-за неё. Ведь та боль из прошлого и близко не сравнится с этой.

«Прости, я полюбила другого» — ничто по сравнению со словами «Не удалось спасти плод».

Они ещё так бездушно говорят… «Плод»… Как будто у него не билось сердце.

— Где Арина? — еле выдавливаю из себя.

— В реанимации.

— К ней можно?

— Она просила не пускать посетителей.

Не хочет никого видеть. Я ее понимаю, хотя все душой сейчас тянусь к ней.

Из медицинского центра я выхожу живым трупом. Смотрю прямо перед собой и ничего не вижу. Глаза застилает пелена. Где-то на задворках сознания крутится мысль засудить нахрен весь этот медицинский центр вместе с врачами. Куда они смотрели? Почему допустили выкидыш? А потом думаю: что это изменит? Уже ничего не вернуть.

На следующий день главврач докладывает, что Арина самопроизвольно покинула центр, даже не забрав вещи. Аринина мама говорит, что она закрылась в своей комнате и никого не пускает.

Я незамедлительно еду к ней. Увидеть Арину необходимо как воздух. У нас теперь общая боль, одна на двоих. И спасаться от неё мы должны вместе.

— Арина, открой, — прошу, стоя за дверью ее комнаты.

Не открывает и не отвечает.

— Арина, я прошу тебя, открой, — приваливаюсь лбом к дереву.

Снова тишина.

— Арина, пожалуйста… — обреченно скулю. — Я умоляю тебя, открой.

В ответ мне молчание.

— Я не уйду, слышишь? Никогда не уйду.

Я так и стою, привалившись к двери Арининой комнаты. Боль душит. Она въелась под кожу и разъедает все на своем пути.

Не знаю, сколько проходит времени. Меня приводит в чувство щелкнувший замок. Дверь приоткрывается, являя моему взору Арину в полумраке комнаты. Она стоит бледная как простыня, обхватив себя за плечи. Я медленно прохожу в спальню, не сводя с Арины глаз. Когда дверь за мной закрывается, она выкрикивает истерично:

— Зачем ты пришел? Убирайся!

— Я пришел к тебе.

Арина еле стоит на ногах. Я и сам такой же. Не спал ни минуты, не съел ни крошки, не выпил ни глотка воды. Каким-то образом организм ещё продолжает жизнедеятельность, сердце зачем-то качает кровь.

— Не надо ко мне приходить! Я же не нужна тебе! Убирайся!

Она громко всхлипывает, сгибается пополам и закрывает лицо ладонями. Срывается на истошный обреченный плач. Я подхожу к Арине и поднимаю ее за плечи. Она принимается колотить меня кулаками в грудь, громко рыдая. Я даю Арине выплеснуть скопившуюся боль, потому что знаю, как тяжело держать ее в себе. Когда силы покидают Арину и она обмякает в моих руках, я крепко прижимаю ее к себе.

— Зачем ты пришел? — Спрашивает едва слышно.

— Я пришел к тебе.

— Зачем?

— Чтобы быть рядом. Позволишь мне?

Она молчит, уткнувшись в мою шею и продолжая тихо лить слезы. А я все так же крепко ее обнимаю, питаясь теплом.

— Я не нужна тебе. Ты же сам говорил. Ты потом уйдёшь.

— Нужна как воздух. И никогда не уйду. Ты только позволь мне остаться.

Арина всхлипывает. Я отрываю ее голову от груди и целую в губы. Они соленые из-за слез. Я продолжаю сминать их, стараясь через поцелуй выразить, как сильно люблю. Арина сначала не двигается, а потом начинает отвечать. Сначала вяло, затем чуть живее. Аккуратно обвивает меня за спину, я прижимаю ее к себе еще крепче.

— Ты же ненавидишь меня, — шепчет, прервав поцелуй.

— Я люблю тебя.

— Ты же не хочешь со мной быть.

— Хочу. Ты нужна мне.

— Паша… — тихо всхлипывает. — Я не знаю, как жить дальше…

— Я тоже. Но давай попробуем это вместе? У нас ещё остались мы.

— Зачем я тебе? Я же причинила тебе такую боль.

— Она ничто по сравнению с этой болью.

Я подхватываю Арину на руки и несу на кровать. Укладываю на постель и ложусь рядом, прижав к себе. Мы молчим. Просто молчим, лёжа в обнимку, как делали это раньше. Понимаем друг друга без слов.

Арина знает, что я не