Семья Алигьери, конечно, не бедствовала, но никаких излишеств Джемма позволить себе не могла. Муж надеялся, что политическая карьера поправит его финансовые дела. Может, так оно потом и стало бы, да только пока продвижение наверх скорее отнимало средства, чем привносило. Постоянно требовались то подарки важным людям, то деньги на какие-нибудь официальные торжества. Джемма несколько раз заводила разговор об открытии собственной аптеки, однако супруг воспринимал слова жены как личное оскорбление, и она перестала с ним об этом говорить. За будущее детей она не волновалась. По негласной договоренности с Корсо муж не посягал на ее приданое.

Таким образом, жизнь Джеммы могла бы считаться вполне счастливой, если бы не Лаиса, которая продолжала портить настроение подруге детства. За эти годы она успела овдоветь и потерять двух старших детей. Зато воспитание младшего сына сделало ее весьма состоятельной особой, поскольку до его совершеннолетия она могла пользоваться большей частью денег из наследства мужа. Солидная вдовушка прикупила себе роскошное красное платье с серебряным венецианским поясом и царственно разгуливала в этом наряде по гостям.

15 июня 1300 года она решила нанести очередной визит мадонне Алигьери, о чем любезно предупредила накануне. Джемма, узнав об этом, тяжело вздохнула и велела слугам убрать из своей комнаты ткацкий станок. Она донельзя устала слушать сочувственные завывания: «Ах, кариссима, бедняжка! Ты вынуждена ткать сама, будто жена ремесленника!» Объяснения мадонны Алигьери, что ей просто нравится создавать гобелены, воспринимались как попытки оправдаться. «Ах да, смирение… как я понимаю тебя, дорогая! Тебе нужно побольше молиться. Может быть, Господь смилостивится и пошлет, наконец, твоему мужу достойное жалованье».

Самым ужасным было то, что Лаиса во многом права. Ведь не позволила же себе Джемма купить этот чертов гобелен со львом! И Данте до сих пор не отдал всех долгов теще. Хотя, следует отметить, супруги одевались как истинные аристократы.

Порой при виде Лаисы, поднимающейся по лестнице, мадонна Алигьери прятала руки в складках платья, дабы удержаться от соблазна столкнуть добрую подругу вниз. А вот поссориться с ней так и не решилась. Джемме почему-то казалось, будто от этой не особенно приятной дружбы, начавшейся в незапамятные годы, зависит ее спокойное существование. Ведь они всегда дружили, и все было хорошо. А вдруг перестанешь общаться с Лаисой — и вся жизнь даст трещину?

Снова, как много лет назад, подруги пили травяной чай.

— А вина-то у вас нет, — заметила Лаиса.

— Ты, помнится, вчера жаловалась на головную боль, вот я и решила не подавать, — сказала Джемма.

— И то верно. От молодого только хуже станет.

— Отчего ж молодого? — усмехнулась мадонна Алигьери. — У нас в подвале хватает всякого. И весьма благородное водится.

— Ах да, как же я могла забыть! Твой муженек ведь большой любитель выпить.

Джемма не удержалась от смеха. Правда, успела при этом благоразумно отвернуться.

— И зачем он у тебя политикой решил заняться? — продолжала Лаиса, прихлебывая горячий напиток. — Видно же: не по нему шапка. Заседает, заседает, а толку нет.

Мадонна Алигьери нахмурилась, обдумывая достойный ответ. В этот момент за дверью послышался топот маленьких ножек. В комнату влетел шестилетний Якопо:

— Матушка! Я только что встретил на улице дядю Форезе. Он велел сказать тебе, что нашего отца избрали приором.

От удивления Лаиса даже икнула:

— При-ик-ором? Да их же всего семь на всю Флоренцию! Не может быть!

— Дядя Форезе никогда не врет, — обиделся малыш, — спроси, кого хочешь!

— Конечно. — Джемма ласково погладила сына по голове. — Это правда. Отец уже давно добивался этого.

Лаиса справилась с икотой и сидела теперь, выпучив глаза, и явно не знала, о чем говорить.

— Ну, прикажи подать вина, — наконец нашлась она, — выпьем за твоего муженька. Долго запрягал, а все-таки поехал. Но дети у тебя воспитаны дурно, кариссима, обрати внимание. Разве можно заходить к матери без разрешения, а тем более с таким криком?

Джемма тихо улыбалась, перебирая темные кудряшки ребенка.

* * *

В главном зале Барджелло Данте поздравляли с избранием. Подошел выразить свое расположение сам Вьери деи Черки.

— Ты поступил умно, что не стал лебезить перед своим родственником, — весомо произнес он. — Барон этот Корсо или не Барон, а наша партия все-таки вырвалась вперед, недаром мы назвались белыми. Все крупные городские должности занимают наши люди, а впереди еще поездка в Рим к папе Бонифацию VIII. Он — известный любитель поэзии, и мы обязательно ему тебя представим. Нам теперь надо укрепляться в папской курии, а то эти Моцци и Донати совсем зарвались. Они уже ведут финансовые дела в Риме, подумать только!

Алигьери с улыбкой поклонился, ничего не ответив. Он находился в сложном положении. Когда гвельфы окончательно разделились на черных и белых — он понял, что особой разницы между ними нет. Только поначалу у белых — в партии Черки — царили антипапские настроения, что импонировало Данте, считавшему империю идеальным образцом мироустройства. Но когда лидер черных Корсо Донати зачастил в Рим, упорно добиваясь поддержки Бонифация VIII, белые забили тревогу и немедленно стали самыми правильными гвельфами, преданными понтифику до мозга костей. Однако оставлять партию белых сейчас было бы для Алигьери крахом всей карьеры. И потом: куда идти? К Корсо? Поэт бы скорее умер, чем согласился поддержать Большого Барона.

Поэтому Данте решил просто побыть хорошим приором, раз уж Бог послал ему эту высокую должность. Тем более срок приората ограничивался двумя месяцами.

Первым же делом, возложенным на новых приоров, оказалась организация праздника в честь святого Иоанна Крестителя, покровителя Флоренции. В этом 1300 году — в начале нового века планировалось его отметить с особой пышностью, тем более что предполагался визит папской делегации во главе с кардиналом Акваспратой. Приорам пришлось встречаться с консулами всех цеховых корпораций города. Выбирать маршрут для торжественной процессии, утверждать список церковных песнопений, присланный руководителями хоров.

Забот было много, но всё получилось превосходно. По улицам медленно плыли разноцветные знамена цехов; гигантские свечи, изготовленные в дар святому, пылали, будто факелы. Ангельскими голосами пели мальчики из церковных хоров. Процессия двигалась в баптистерий Сан-Джованни, где готовилась служба под предстоятельством кардинала Акваспраты.

Вдруг из переулка появилось несколько всадников с обнаженными мечами, среди них — Корсо Донати. Он кричал страшным голосом:

— Справедливости! Мы требуем у приората справедливости! Фьоренца обязана нам победой при Кампальдино, а вы удалили нас от всех должностей и лишили всех почестей в нашем городе! Где эти недостойные приоры? Я лично убью их!

И он направил коня прямо на людей, его спутники последовали за ним.

Шествие нарушилось, началась толкотня. Одно знамя упало. Какому-то ремесленнику случайно