Вики вздохнула и потерла виски.

– Рон, пожалуйста, принеси фотографии с полки над камином.

Он посмотрел на нее так, будто она только что попросила его приготовить суфле.

– Ты серьезно? Все фотографии? Их там десятки.

– Ты знаешь, о каких я говорю! Боже, почему ты не можешь помочь и хотя бы раз сделать то, что я попросила, не споря?

Он покраснел, и казалось, что он собирается дать едкий ответ, но его взгляд упал на пистолет, лежащий на столе, и этого было достаточно, чтобы он передумал. Он вышел из комнаты и через полминуты вернулся с огромной охапкой фоторамок.

– Положи их на середину, чтобы им было видно, – приказала Вики. Когда она увидела, что Рон даже не пытается сделать то, о чем она просит, она заворчала и встала. – Дай я сама. Да ты никогда и не понимал, почему это так важно для меня. – Следующую минуту она провела, меняя фотографии местами, очевидно, чтобы они выстроились в какое-то повествование.

В конце концов она отошла и показала на левый край.

– Говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Для меня это только начало. Это – концентрат истории моей жизни. Визуальная опора, если хотите. Я хочу, чтобы вы начали от моего детства и проложили путь к настоящему. К тому моменту, как вы доберетесь до последней, вы будете понимать все намного лучше.

Надя хотела проворчать что-то насчет излишней драматичности, но любопытство взяло верх, и она начала с первой фотографии, на которой была изображена маленькая темноволосая девочка лет четырех, сидящая на коленях у женщины. Надо думать, это были Вики и ее мать. Сложно было не заметить похожие волосы, глаза, нос и подбородок. На следующей фотографии, сделанной на несколько лет позже, она увидела кривозубую Вики перед тортом на день рождения со свечкой в виде цифры семь. Мама, с правой стороны, смотрит в объектив, большие пальцы подняты вверх, широкая улыбка. Дальше – Вики в возрасте около девяти-десяти лет, одетая для балетного номера, в розовой пачке, волосы собраны в пучок, щеки ярко нарумянены, в руках небольшой букет белых роз, рядом стоит на коленях сияющая от гордости мама. Надя начала улавливать основную тему. Вики очень любит свою маму. Она продолжила.

На следующей фотографии Вики в свои кошмарные годы прыщей и брекетов, но она все еще красива в платье из безобразной розовой тафты. Может, приезд первокурсницы домой? Рядом с ней женщина в инвалидной коляске, без улыбки, смотрит в никуда, исчахшая, костлявые руки скрещены на груди. Осознание ударило Надю как обухом по голове. Это мать Вики. С ней что-то случилось между средней и старшей школой дочери. И, в отличие от других фотографий, здесь улыбка Вики выглядит почти натянутой.

То же самое на следующих фотографиях, от школьного бала Вики до выпуска из старшей школы и, в конце концов, свадьбы. Мама была на всех фотографиях, как призрак на инвалидной коляске, позади и в стороне от дочери, будто карауля ее.

Это в некоторой мере объясняло эмоциональную хрупкость Вики, но не производило волшебного эффекта понимания, до самой последней фотографии, отправляющей наблюдателей назад во времени, чтобы они поняли, как многообещающая история жизни молодой девушки превратилась в продолжающийся до сих пор кошмар. Там была изображена мать Вики в расцвете сил, сверкающая в коктейльном платье с открытыми плечами. Ее черные волосы, болезненно напоминающие Наде волосы ее собственной матери, были зачесаны в копну по моде того времени. Она держала фужер с шампанским, ее ногти и губы были окрашены в тот же оттенок красного, что и платье. Человек возле нее – красивый джентльмен, не нуждающийся в представлении, поскольку, как выяснилось, он вовсе и не джентльмен, – это Дэниэл Нобл.

– Она была блестящим инженером, – сказала Вики, когда Надя взяла фотографию, чтобы посмотреть поближе. – Она выпустилась из МТИ, будучи на верхушке рейтинга своей группы, и пошла на стажировку в «Нобл Индастрис». Долгие годы она поднималась по карьерной лестнице, что было настоящим подвигом для женщины в то время. И, конечно же, он видел только юбку и то, что под ней. Я узнала обо всем лишь много лет спустя от тети, к которой я приехала жить в Калифорнию, когда мой отец не смог дальше заботиться о жене-инвалиде и отправил нас обеих туда. Я больше никогда его не видела. Когда мне было пятнадцать, тетя все рассказала мне о мамином романе с Дэниэлом, о том, что она забеременела и по его настоянию сделала аборт, чтобы сохранить свой статус в компании и, давайте будем честными, его репутацию.

Надя с болью вспомнила о похожем опыте своей матери с Дэниэлом и задумалась, сколько еще в мире может быть – или могло быть – нежеланных единокровных братьев и сестер, рожденных от Нобла.

– Только процедура пошла не по плану, – продолжила Вики. – Они прокололи ее матку, и она почти до смерти истекла кровью. Потом ее сердце остановилось, и в течение нескольких минут продолжалось кислородное голодание. Врачи имели наглость сказать, что спасли ей жизнь. Полагаю, прожить остаток жизни с таким тяжелым повреждением мозга, что ты практически овощ – это довольно неплохо с их точки зрения. – Она засмеялась. – Но о Дэниэле я могу сказать, что он, безусловно, умел оплачивать свои долги. Он почти тридцать лет тихо присылал деньги на ее содержание. Одно из лучших учреждений в Калифорнии. Но все мы знаем из новостей, что он не планировал продолжать платить за молчание после своей смерти. Мне почти сразу стали приходить счета. Может, это входило в его план. «Эй, меня уже нет! Теперь сами со всем разбирайтесь, паразиты!»

Надя и Уайатт молчали, когда Вики подвела этот ошеломляющий итог. В голове Нади кружились миллионы вопросов, но ни один из них не был достаточно четким, чтобы быть озвученным. Потом Вики сказала:

– И вы можете возразить, что обязательства Дэниэла прекращаются с его смертью. Почему семья должна платить за его грехи? Я так и решила. Когда мне впервые пришли счета, я оплатила их. Я была рассержена, но не хотела быть мстительной. Я просто хотела жить своей жизнью и заботиться о своей семье. К тому же мой муж – серьезный нейрохирург, да? Он же все устроит. Но потом, конечно, этот нейрохирург оказался мясником. – Она бросила это слово в мужа, как испражнения. И вздрогнул он соответствующе.

– Рон, я смотрела на то, как ты год за годом все больше пьешь. Я умоляла тебя пойти лечиться. Я угрожала, что уйду, но ты знал, что я не смогу, потому что у меня все завязано на тебе. – Ее голос надорвался, и она смахнула с лица слезы. Рон на этот раз держал рот на замке. Может, он хотел быть особенно осторожным с учетом пушки на столе.

Вики перевела взгляд на Джейка.

– Поэтому я поставила все, что у меня было, на тебя. Я сделала так, чтобы тебя ждало светлое будущее, чтобы ты поехал в хороший университет. Я давила на тебя, чтобы ты получил теннисную стипендию, хотя ты постоянно спрашивал, почему нельзя просто самостоятельно заплатить за учебу, как все твои богатые друзья. Но я не хотела, чтобы ты знал, что все шатко, что у твоего отца серьезные проблемы на работе, и после второй запоротой операции ведется расследование. Я не хотела, чтобы ты знал, что я ничего не могу сделать с ощущением, что для нас все закончится плохо… Но для тебя все было готово, Джейк. Я толкала тебя к успеху, хотя ты все это выкинул на помойку. – Джейк с красными глазами и мокрым от слез лицом открыл рот, чтобы что-то сказать, но она подняла руку. – Молчи. Просто молчи.