Я и потерялась. А потом нашлась.

– …Привет, красотка, как дела? Выпить хочешь?

Почему бы и нет? Тем более я хочу не просто выпить, я хочу напиться до полной потери сознания. И принимаю бутылку. Смотрю на парня, который ее протянул…

– Мне стоило заглянуть к тебе, поинтересоваться, как ты вообще, но я настолько утонул в своем горе… – Ник покачал головой.

А я ничего не сказала. Что трепаться о прошлом? Его не изменить. И да, какое-то время я была если не счастлива, то близка к тому.

– Потом я услышал, как кто-то обмолвился, что с твоим парнем не все ладно. Но я вновь пропустил мимо ушей, я пытался сделать так, чтобы Зои можно было снять с аппарата.

Отказывающие легкие против сломанной руки.

И жена, которая почти умерла, но все же не совсем, куда важнее подруги детства.

– Потом… шериф меня поймал. Сказал, что этот ублюдок тебя бьет. И не буду ли я против, если он немного… его поучит. Я, признаться, не поверил.

– Шериф что?

– Маккорнаки верны моей семье. Их связывает клятва, и да, теперь я верю и в клятвы, и в проклятия. И я разрешил. Я думал заглянуть к тебе, но Зои стало хуже. А ее отец умер. Мне пришлось заняться похоронами, да и Маккорнаку я доверял. Зря. С этим уродом следовало не разговаривать, а сразу ему шею свернуть.

– Так… свернули.

– Но ты пострадала.

Зато теперь понимаю почему.

Билли прищемили хвост, и он, полагавший себя главным, пришел в ярость. А ярость выместил на мне. Не сразу, само собой. Когда я вернулась домой – неделя в горах не так и много, но достаточно, чтобы раны затянулись, – Билли встретил меня цветами. Теми самыми, бесполезными.

Он убрал в доме. И приготовил обед. Пусть всего-навсего тушенку с фасолью, зверски перемешав содержимое обеих банок, но это была забота. И выглядел Билли расстроенным. Он сказал, что сорвался, что я должна понять – у него непростой период. Он не может найти работу, а жить за счет женщины не привык.

И вообще, возможно, нам стоит уехать.

Чего я цепляюсь за этот городишко? Продать дом, и в дорогу, мы полетим через пустыню навстречу чудесному будущему. Я же слушала и не знала, что мне делать.

Ничего.

Я уже не верила ему. Я следила за ним, выискивая признаки грядущей боли. А Билли держался. Сколько мог. Только в итоге все равно сорвался.

Пощечина. Затрещина. Пьяные извинения. Пара недель тишины. Пинок в ребра. И злая отповедь – я сама виновата. Руки на шее… воздух. Примирение. И снова пара недель почти нормальной жизни. Качели, к которым я привыкла, в которых не видела ничего дурного.

У всех ведь бывают сложности, не так ли?

Правда, сейчас он старался бить аккуратно, не оставляя явных следов. Но поняла я это только сейчас. Все закончилось именно так, как и должно: в конце концов Билли сорвался. И на сей раз в больнице я задержалась на две недели, а вернувшись, обнаружила пустой дом.

Счастье.

– Ты…

– Я его не убивал. Маккорнак тоже. Во всяком случае, после встречи с ним поганец был еще жив. Я не настолько глуп, чтобы вешать на себя преступление. Но… я встретил его.

Ник вытащил свой нож и, выдрав пучок травы, принялся елозить им по лезвию. Действие, если подумать, напрочь лишенное смысла. Темно. И ничего не видать. Да и кровь не столько отмоется, сколько смешается с зеленым соком.

– В твоем доме. Я пришел сказать ему, чтобы он уходил. Я признаюсь, что вошел без спроса.

– Тебе разрешено.

– Спасибо.

– Про ключи завтра спросят.

– Не сомневаюсь, – Ник вяло усмехнулся. – И не только про них. У меня в доме хватает посуды и серебра. Я никогда не обращал внимания на то, что там в кладовых осталось. Не в этом суть. Мне нужно было поговорить с ним…

Нож лег на ладонь.

И прижался к ней, а Ник замер, разглядывая темное лезвие, которое все равно было светлее кожи.

– Я собирался показать ему кое-что из того… что не люблю показывать людям. Считается, что магия Эшби утрачена. Но здесь, на моей земле, она вполне жива. И не только она. Когда-то кровь Эшби смешалась с кровью айоха и драконов, дав нашей семье чуть больше, чем иным людям.

Нож оставил темную-темную полосу, из которой потянулись черные нити крови.

– Прекрати.

Ник покачал головой. Закрыл глаза. Запрокинул голову. А когда все-таки повернулся ко мне, я оцепенела. Черты лица его слегка поплыли, будто смазались, и сквозь человеческое проступило…

Проступила? Не знаю.

Он открыл глаза. А я… я смотрела в них, в изменившиеся, в кристально-желтые, будто выточенные из живого янтаря. Такие глаза у Лютого и его сыновей.

– Еще меня поили драконьей кровью, – признался Ник, и голос его звучал так, что у меня волосы на затылке встали дыбом. – Ни один дракон не пострадал. Поверь, для Эшби они куда важнее людей.

– Поэтому ты не разрешишь отстрел?

– И поэтому тоже, но… все меняется. Я стараюсь. Действительно стараюсь, – он возвращался очень и очень медленно, а я понимала, что показали мне лишь малую часть того, чем именно владеют Эшби. – Но люди забыли очень многое. И становится сложно. Скорее всего, меня посадят. Или убьют. И тогда заняться делами придется тебе.

– Что?!

Кровь его слабо светилась. Как я сразу не заметила? Капля за каплей она уходила в землю, которая тоже начинала светиться… и теперь я слышала ее голос.

Не только ее.

Как во время бури. Странное ощущение, что мир стал прозрачным и готов беседовать со мной, готов даже слушать.

А Ник собрал кровь в маленькую серебряную стопку и протянул мне.

– Попробуй, – сказал он. – Мерзковато, но… так надо.

И я поверила.

И приняла этот дар. Я выпила его кровь, закрыла глаза, чувствуя, как незнакомая сила наполняет меня. Это было даже не больно. Разве что самую малость.

– Я сказал ему уходить и не возвращаться. Я… был убедителен. Этот ублюдок обделался… и да, пришлось сказать, чтобы и дерьмо свое прибрал. А еще сказал, что если появится у него вдруг желание вернуться, я его скормлю драконам. И знаешь, в тот момент я очень хотел, чтобы он ослушался.

Боль проходила.

А Ник добавил очень тихо:

– И похоже, я был последним, кто видел этого угребка живым.

– А Вихо дурью торговал. Похоже, – призналась я, раз уж у нас пошла такая откровенная беседа. – И у меня в доме прятал.