Но в крепости мечта эта так и не воплотилась в жизнь. Только годы спустя, когда Бычий двор остался далеко позади и перестал существовать, я снова встретил такую девушку и сделал ее своей. Я уже было отчаялся найти ее, когда вдруг встретил – верхом на коне, без седла, в скифских шароварах, посреди частокола копий. Она была повыше обитательниц Бычьего двора, но тоже мелкокостная и легкая. Дважды уносил я ее с поля битвы на своих руках. Даже в последний раз, хотя мертвые тяжелее живых.

Я видел, как она одна принимает на копье леопарда. Но мне она никогда не причиняла вреда, если не считать удара дротиком, когда я впервые взял ее. Теперь я рад этому шраму – ведь, кроме него, у меня от нее ничего не осталось.

Позже появился другой шрам – его она не могла заметить, – когда рожденный ею сын вырос до четырех локтей. Но дева-богиня, которой она служила, и подземные боги были добры к ней: они закрыли ее глаза, прежде чем пришел конец всей истории.

Но тогда нити эти еще были на веретене. Знай я об этом заранее, глядишь, и ноги мои двигались бы помедленнее, а там и какой-нибудь бык сумел бы опередить меня. А может, и нет. Каждый из нас всегда достается собственному быку, который рождается, уже зная твое имя. Так говорят на Бычьем дворе.

Пройдя начальное обучение, мы научились движению «колесом», переворачиваться в воздухе, прыгая назад или вперед; некоторые из нас уже могли подбегать к козлам для прыжков и перелетать через них с поворотом в стойке на руках. Мы с Иром делали это всякий раз, Хриса достаточно часто, иногда получалось и у Нефелы. Коринфянин точно раскусил ее; все эти ужимки предназначались для мужчин, ей даже удалось обмануть ими себя, но на Бычьем дворе подобное не приветствовалось, и тогда оказалось, что среди девушек нет крепче ее. Поглядев на Гелику, наставник сразу же распознал, что она знает все эти азы, и отослал к прыгунам, учившимся перелетать через деревянного быка.

Он был виден отовсюду, из каждого уголка двора. Бык Дедала. Так звали его по имени мастера, изготовившего фигуру, хотя каждую часть ее с той поры успели обновить по дюжине раз; от того времени сохранились лишь прекрасные бронзовые рога, отполированные до блеска несчетным количеством рук. Все говорили, что рога отлил сам Дедал. В полом нутре, между плечами, располагалась скамеечка, сидя на которой мальчишка наставника дергал за рычаги, заставляя быка качать и трясти головой. Мы должны были уклоняться, не прерывая пляски.

Актор же кричал:

– Нет! Нет! Должно казаться, что вы его любите! Вы ведете его, вы ускользаете от него; вы хотите, чтобы он попотел ради вас; это любовная пара, ее знает весь мир.

Подобными словами он наставлял скорее юношей, чем девиц, – таков Крит.

В первые недели я каждый день ждал, что Астерион пришлет за мной и накажет. Однако он не приходил, и ко мне относились не хуже, чем к прочим.

После пляски настала очередь прыжков. Прыжки на деревянном быке – лишь тень испытания, которое поставит перед тобой настоящий зверь. Не всем оно по силам. Прыгунов в игре с быком всегда мало. Иногда только один среди всех вышедших на арену. Но они-то и есть дары Бычьего двора. Для первого урока Актор послал за коринфянином. Тот подошел небрежной походкой, звеня и искрясь, и отдал кому-то подержать болтавшийся на руке браслет с печатью. Потом подбежал к опущенным бычьим рогам и, когда они, скрипнув, дернулись вверх, встал в стойку. А на пике подъема выпустил рога и, как птица, по дуге перелетел на круп; потом соскочил вниз, легкий, как косуля. Актор при этом показал нам, как следует помогать прыгуну. Живой бык всегда мешает прыжку, и всякому, кто хочет жить, следует приземляться на ноги.

Вот и вся хитрость. Но у каждого прыгуна есть собственные трюки; они-то и приносят славу. Имена этих юношей и дев (среди величайших есть и они) передают из поколения в поколение. Старики с пренебрежением поговаривали о нынешних, утверждая, что попусту живет тот, кто не видел такого-то пятьдесят лет назад. Коринфянин был как раз из таких великих. Говорили, что он научился заставлять быка подбрасывать его высоко или низко. В высоком полете он успевал сделать прыжок вполоборота, опуститься на руки на спину быка и спиной соскочить в руки страхующего.

Прыгун – слава группы танцоров, но его жизнь – в руках страхующих. Каждый, кто вышел играть с быком, держит в своих руках жизнь всех остальных. На Бычьем дворе нет трусов, во всяком случае долго они не живут. Как только окружающие догадываются, что ты можешь подвести их в нужный момент, они стараются сделать так, чтобы ты не дожил до него. На арене это несложно. И незачем заводить много врагов, хватит и одного.

С помощью быка Дедала мы узнали, как танцор может спасти себя и других; как оплетать руками и ногами рога зверя, чтобы он не мог поранить тебя; как обхватить рога снизу, сбоку и сзади, вспрыгивая и соскакивая; как смутить зверя, закрыв ему руками глаза. Только ранить быка нельзя, даже ради того, чтобы уцелеть, ведь в нем обитает бог.

Сперва я просто не понимал, как можно проделывать такое с живым быком. Но на Крите их разводили для игр в течение тысячи лет. На взгляд – истинное великолепие; огромные, сильные, богоподобные в своем рогатом бычьем величии, на деле они неторопливы и глупы. Одного из тех, что выдался посмышленее и побыстрее – и, как наши домашние, натворил бы бед без всякого зрелища, – принесли в жертву очищения. И все же критский бык – это прежде всего бык, и этим все сказано; не следует быть излишне уверенным в нем. Даже когда звери начинают тебе помогать, словно бы ощущая танец не хуже тебя, тут-то и следует остерегаться.

На втором месяце учебы мы впервые увидели игры с быком.

Мы давно рвались поглядеть, но Актор запрещал нам. Он сказал, что, если показывать зрелище новичкам, не обладающим достаточной ловкостью, они отчаиваются и теряют отвагу.

Арена располагалась на равнине, к востоку от дворца. Построена она была из дерева, потому что Крит – страна лесов. Танцоры занимали собственную галерею, как раз над дверью, через которую выходят на арену. Галерея обращена к царскому ложу, однако, как говорили люди, Минос давно не появлялся на играх. Быка посвящал верховный жрец Посейдона, самим же обрядом ведала воплощенная богиня, Ариадна.

На почетном месте арены размещалось увенчанное священными рогами позолоченное святилище, опиравшееся на алые колонны. По обе стороны ее располагались сиденья для жриц, вокруг которых сидели знатные женщины из дворца. Они начали прибывать в своих носилках, когда мы уже сели, рабы стелили на сиденья ткани, подкладывали подушки, подавали своим хозяйкам маленькие опахала. Подруги здоровались, целовались, требовали, чтобы их сиденья поставили рядом. Вскоре перед нами словно бы оказалось раскидистое дерево, на которое опустилась стайка пестрых пичуг – они ворковали, охорашивались и чирикали. Верхние ряды, будто ворох осенних листьев, заполняли простые критяне.

Взревели рога, позади святилища открылась дверь. В проеме появилась она; мне она показалась – и такой запомнилась – полевой лилией: невысокая, стройная, с округлыми грудями и бедрами; талию, казалось, можно переломить пальцами. Она застыла, словно окованная золотом. Красная ткань одеяния проглядывала лишь при движении, когда шевелились складки. Диадему высотой в целый локоть венчало изображение золотого леопарда. Если бы она не шевелилась, ее можно было принять за изделие златокузнеца.