Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ты тоже будешь у нас под наблюдением, – сказал я ему. – Мама не работает, и ей нетрудно приготовить тебе еду.
– Не нужно, – отказался он. – У меня всё есть, одному до воскресенья хватит, а там сам что-нибудь приготовлю, деньги есть.
– Значит, она поможет в воскресенье. Держи тетради, завтра отдашь.
От Сергея зашли в Люсину квартиру. Оказалось, что моя мама забежала к Надежде и они сейчас общались на кухне.
– Мойте руки! – сказала мать Люси. – Сейчас будете обедать.
– Чуть позже, – ответила подруга. – Мы ненадолго сходим к Гене.
Таня ещё не пришла из школы, а отец не возвращался со службы так рано.
– Пой, пока никого нет! – сказала Люся, когда зашли в мою комнату.
– Слушай, – сказал я, беря гитару. – Песня называется «Баллада о матери». Постарела мать за двадцать лет, а вестей от сына нет и нет. Но она всё продолжает ждать, потому что верит, потому что мать…
Я и раньше пел эту песню Мартынова. Не для кого-то, просто для себя, и каждый раз на глаза наворачивались слёзы. Я не знаю, как такое можно слушать спокойно.
– Трудно это было вспоминать, вдруг с экрана сын взглянул на мать. Мать узнала сына в тот же миг, и пронёсся материнский крик…
Как всегда при исполнении песни, я на ней сосредоточился и, только закончив петь, услышал, что Люся плачет навзрыд.
– Я не смогу такое спеть! – давясь слезами, говорила она. – Как это можно спокойно петь?
– Успокойся сейчас же! – сказал я и вытащил носовой платок.
Он оказался не очень свежим, и пришлось лезть в шкаф за другим.
– Куда это годится? – выговаривал я промокая ей слёзы. – Я тоже не могу слушать её спокойно, а тем более петь, но не так же реветь!
– Кто её написал? – спросила она.
– Должен в семьдесят первом написать Мартынов. Классный певец и композитор. Говорили, что и человек хороший.
– И ты хочешь спереть у него такую песню!
– Напишет другую, а я его отблагодарю. Я знаю, когда умрёт Мартынов, и, по мнению врачей, его можно было спасти, если бы вовремя оказали помощь. Ему не исполнилось и сорока трёх, а сколько сделал! Найду возможность с ним познакомиться и отправить на лечение. Незачем ждать, когда его прихватит в лифте. Он не один такой, кому можно будет помочь. Если бы ты знала, сколько талантливых людей умерло раньше срока! Уберём самолёты АН-10, не дожидаясь катастрофы, в которой погиб Чистяков! Парню было двадцать восемь лет, а выступал гениально! До семьдесят второго года время есть, а я хоть так успокою свою совесть. А ты будешь петь эту песню, пока не вытекут все слёзы. Всё равно рано с ней выходить к нашим музыкантам. Я и так пеку песни как блины, поэтому пока поработаем со старым репертуаром.
– А кем ты сам хочешь стать? – спросила Люся.
– Пока не определился, – ответил я, – но уж точно не инженером. Не хочу повторять свою жизнь даже в малом. Понимаешь, таких, как я, будет как собак нерезаных. Обычный инженер со средними способностями, добросовестный и исполнительный.
– А ты хочешь руководить?
– Вот чего никогда не хотел, так это руководящей работы. Я ею тоже наелся. Намного лучше отвечать за себя, чем за кого-то, особенно у нас. Нет, я хочу прожить творчески. Не всё же время будут ворованные песни. Можно выступать с пародиями, которых я знаю… до фига!
– А пародии не ворованные?
– Есть разница, – объяснил я. – Многие юмористы в моё время смешили людей не рассказами собственного сочинения, а тем, что для них писали другие. В этом жанре главное – уметь правильно рассказать написанное. И потом не забывай то, о чём я говорил раньше. К добру или к худу, но будущее будет меняться, меняя жизнь миллионов людей. Поэтому многое просто не напишут или напишут иначе. В ближайшие годы это будет мало заметно, но чем дальше, тем сильней. Ладно, беги домой, а то твоя мама сейчас начнёт звонить. Держи слова песни и больше не реви, иначе подумают, что плачешь из-за меня.
– Как он погиб? – спросил Машеров.
– Взрыв бытового газа, – ответил Юркович. – Всё сделали так, что комар носа не подточит, хотя расследовать, конечно, будут. Всё-таки второй секретарь ЦК.
– Кто-нибудь ещё пострадал?
– Нет. Жена с детьми была в отъезде, а шофёра он оставил в машине. Соседи были дома, но обрушения стен не произошло. В квартире Щелокова возник пожар, пока его потушили, всё выгорело.
– Неприятный сюрприз Леониду Ильичу перед самым съездом.
– Скоро у него будет ещё один сюрприз. Почти закончена разработка Павлова.
– С этим будьте особенно осторожны, – сказал Машеров. – Он уже не первый, к тому же управляющий делами ЦК – это фигура.
– Я верю своим людям, – сказал полковник. – Всё будет тихо. Обычное пищевое отравление. Он большой любитель маринованных грибов, которых в семье больше никто не ест. Способ подсунуть нужное уже разработан, но там есть сложности, поэтому до съезда не успеем.
– В этом нет большой срочности, главное – управиться не позже лета. Есть что-нибудь ещё?
– Есть, но я не уверен, что это нужно использовать.
– Рассказывай, подумаем вместе.
– В тетрадках есть интересная запись. Вы могли не обратить на неё внимания. Я обратил не сразу. Мы в первую очередь прорабатываем шестидесятые и семидесятые годы, а запись относится к ноябрю восемьдесят седьмого.
– И что там интересного?
– Двадцать седьмого ноября восемьдесят седьмого года Военной коллегией Верховного суда СССР был приговорён к расстрелу генерал-майор ГРУ Дмитрий Фёдорович Поляков. Формулировка – за измену родине.
– Припоминаю. Но всё это очень нескоро.
– Я решил уточнить у нашего лейтенанта. В тетрадке только событие и дата, а когда сделали запрос, получили это.
Полковник передал Машерову исписанный тетрадный лист.
– Ну не сволочь? – сказал Пётр Миронович. – Сдал практически всю нашу агентуру в Штатах!
– Вы дальше читайте, – сказал Юркович. – Там много чего написано. Правда, он не всё успел сделать. Вот я и думаю, как эту информацию подбросить Ивашутину.
– А где сейчас Поляков?
– Год назад назначили военным атташе в Бирме.
– Ты же сам хотел оставить всю кадровую информацию нам, а делиться только наукой и катастрофами. И под каким соусом это преподнести начальнику ГРУ? Через три дня я еду на съезд и буду просвещать Брежнева. До Ивашутина эта информация всё равно дойдет. Пётр Иванович не дурак и сразу сложит два плюс два. Ясное дело, что мы всех