— Да ты поэт, братец, — насмешливо присвистнул Ян.

— Нет, мастерство стихосложения мне не подвластно, — покачал головой Лу. — Но чувства переполняют меня, кажется, будто я небожитель...

— Братец, а что, если наша милейшая тетушка ошиблась? И тот монах — на самом деле монах? И никакая не девица!

— Этого быть не может, — бледнея, сказал Лу. — А если даже и так, то... Видишь ли, брат... Мы еще и не приехали к тетке Паньлань, а я уже не мог оторвать глаз от этого монаха. Я смотрел на него (или все-таки на нее?) и понимал, что сердце мое забилось иначе. Что я до смерти влюблен в эти затуманенные печалью глаза, в прелестный подбородок и щеки с нежным румянцем, в тонкую шею и пальцы, похожие на трепетные побеги травы! Я проклинал себя за страсть, которая возникла у меня к этому, как тогда я думал, юноше, но ничего не мог с собой поделать. Я уже тогда решил, что или он будет принадлежать мне, или я сотворю что-нибудь... этакое. Свергну небо на землю, выпью целый океан!

— Угу. И загрызешь всех морских драконов! — Ян принялся бессовестно хохотать. — Разорви меня Владыка ада! Да когда ж ты успел это все заметить?! Щечки-пальчики-глазки?! Ух, братец, а я-то думал, что ты все еще невинен, как новорожденный младенец! Я что-то не заметил в этом монашке никакой прелести.

— Потому что ты смотрел на его кисть для каллиграфии, а я смотрел на его пальцы. Точнее, на ее. Она попала мне в глаза, как горячий уголек из очага. И прожгла мою душу насквозь. Посуди сам, разве я могу не искать ее? Не жаждать встречи с нею любой ценой? Ах, почему она сбежала?..

— Видимо, потому, что сама встречи не жаждет, — проницательно заметил Ян. — Братец, она все-таки была облачена в монашеские одежды. Может, она и впрямь связана обетом отречения от мира... Каково было ей услышать наши тогдашние вопли за дверью?! Мы были похожи на двух котов по весне...

Ян постелил свой плащ и уселся рядом с братом. Их кони лениво пощипывали траву, наслаждаясь отдыхом. Кругом стояла ненарушимая тишина. Заброшенное рисовое поле давно стало лугом, поросшим густой сорной травой, источавшей пряный, сладко-томительный аромат. В траве пересвистывались пеэепела, вспархивали к небу жаворонки... А само небо было на диво безоблачным, словно солнечные феи только что как следует протерли его и отмыли от серых туч и облаков. Ян отчего-то вздохнул и принялся развязывать дорожный мешок с их немудреными припасами. В полуразрушенном городе Дунпу, который они покинули три дня назад, им удалось разжиться лишь рисовыми лепешками, копченой рыбой (каждая размером с мизинец, разве раньше стали бы они есть такую мелкоту!), соевым сыром, черствыми пампушками с фасолью и кувшином довольно-таки паршивого вина. Причем трактирщик, снабдивший наших путешественников этой незавидной пищей, заломил весьма солидную цену. Ничего не поделаешь, таковы времена разрухи — плесневелый кусок хлеба становится дороже золота.

— Подкрепись, влюбленный страдалец, — с ласковой насмешкой сказал Ян младшему брату. — А то оголодаешь так, что ко времени встречи с твоей таинственной возлюбленной станешь похож на живого мертвеца. И тогда она от тебя на луну убежит — к лунному зайцу, что толчет в серебряной ступке порошок бессмертия...

Братья выпили вина и принялись за свою скромную трапезу. Лу жевал копченых рыбешек без особого удовольствия. Мысли его витали в неизвестной дали — возможно, там, где была сейчас прекрасная загадочная беглянка.

— Ян, скажи, — заговорил он неожиданно равнодушным голосом. — А ты отправился вместе со мной лишь потому, что тобой движет чувство братского единения?

— То есть?.. — Ян откусил от пампушки и скривился — все равно что есть бумагу! — Что ты хочешь знать, братец?

Лу сощурил и без того узкие глаза и уставился на брата:

— Ты сам не испытываешь никаких чувств по отношению к этому... к этой девушке? Никаких желаний?

— Отчего же, — нашелся Ян. — Испытываю. Например, огромное желание найти ее и как следует поколотить — за то, что она втравила нас в такие приключения.

— Ян!

— А потом потребовать от нее, чтобы она передала мне свое каллиграфическое мастерство!

— Ты ничего не хочешь знать, кроме своих иероглифов! — воскликнул Лу.

— Не хочу, — серьезно ответил брат. — Стан самой прекрасной девушки не сравнится с совершенством иероглифа «вода» или «небо». Я добьюсь от этой бритоголовой девицы того, чтобы она научила меня всем тайнам каллиграфического совершенства. А ты — если тебе так угодно — добивайся от нее любви, расположения, страсти.

— Так ты ее не любишь! — воскликнул Лу.

— Конечно. С чего мне ее любить? Тратить сердце на женщин не в моих правилах, братец. Они — дешевый товар, которого везде навалом. Но что ты так мрачен? Радуйся, я ведь тебе не соперник! Хоть и считаю, что ты глупец, раз предался любовным томлениям. Тебе покуда неведомо умение пользоваться женщиной в свое удовольствие и при этом не тратить на нее сердечный огонь. Ничего, со временем научишься, когда твоя красотка набьет тебе оскомину...

— Не хочу даже слышать о таком! — рассердился Лу. — Разве ты не преступник, коль попираешь и презираешь божественное чувство любви?!

— Любовь — это выдумка поэтов и пьяных мудрецов, — усмехнулся Ян. — На самом деле существует лишь желание плоти, которое нужно удовлетворить.

Удовлетворил — и нет томления, нет страданий. Любишь ли ты воду? Ты просто утоляешь жажду, даешь своему телу то, что необходимо. Любовь выдумали для того, чтобы женщины были более сговорчивы, благосклонны и решительны в желании отдать себя мужчине. Ведь если им не наговорить нежных слов о любви, они бывают такие неподатливые и холодные! А изобразишь влюбленного — и скоро не чаешь, как от нее отвязаться, она без тебя часа прожить не может. Сама шлет тебе письма и дарит богатые подарки, чтоб только ты проник в ее спальню и оросил ее долину... Ты еще слишком молод, братец, не знаешь всего. А я знал многих женщин — и из благородных семей, и из квартала плотских услад — и скажу тебе, все они одинаковы! Жадны до нежных слов, подарков и плотских утех...

— Ты никогда мне этого не говорил, — заметил Лу.

— Не было повода, — отмахнулся Ян. — К тому же зачем раньше времени тебя разочаровывать? Успеешь еще понять, что никакой любви нет на земле...

— Твои слова ужасны, — сказал Лу. — Ты словно отрицаешь, что на небе нет богов...

— Насчет богов я тоже имею некоторые сомнения, — скривил губы в усмешке Ян.

— Ян, опомнись!

— А что такого? Думаешь, в небесах сейчас появится дыра и из нее на это поле упадет небожитель с разящим мечом, чтобы покарать меня за кощунство?!

— Ян, — изменившимся голосом сказал Лу, — она появилась!

— Кто? Твоя прелестная бритоголовая девица?

— Нет. — Лу стал бледен, как лист рисовой бумаги. — Дыра в небе. Появилась дыра в небе. Гляди.

Братья задрали вверх свои ученые головы. И в самом деле, прямо над ними в небе разрасталась черная дыра, будто кто-то взял ножницы и принялся резать голубой шелк небосвода...