поставить туфлю не на кровать, а прямо ему на колено, но в последний момент как-то застеснялась.

— Я же сказала, что согласна стать вашей любовницей, — дрожащим голосом пояснила я. Говорить было чудовищно сложно, да что говорить — даже дышалось, и то с трудом.

По лицу декана можно было читать, как по книге. Возбуждение, удивление, радость, смущение. Недоверие. Злость. И тем не менее, он молчал, а мое ожидание становилось все более унизительным. Неужели меня ожидает второй факап за вечер? Я еле держалась на ногах (если быть точной, то даже на одной ноге), меня начинало колошматить из стороны в сторону — от опьянения, гнева и разочарования. Когда я уже думала, что сейчас свалюсь — желательно, сразу в обморок — Верстовский резко встал и обошел меня сзади.

— Я, конечно, безумно рад и все такое, но полностью ли вы отдаете себе отчет, Красовская? — глухим голосом спросил он, обнимая меня левой рукой за плечи, прижимая к своей груди, а другой выхватывая пустую бутылку из моих разом ослабевших пальцев. — Пути назад не будет, и у вас не получится отфутболить меня прямо посреди… процесса. Я пойду до конца.

Отдавала ли я отчет, была ли уверена на все сто… Нет, конечно же, нет. Отдаться ему сейчас — все равно, что добровольно прыгнуть в пропасть, которая разделяет наши жизни. Прыгнуть и надеяться, что дно окажется не таким уж и глубоким, или в процесс падения вдруг вмешаются сверхъестественные силы.

Но я была пьяна, зла и одинока. У меня только что второй раз закончились одни и те же отношения. А моя лучшая подруга весь вечер прообщалась с другими людьми и вообще грезила о том, как соблазнить единственного человека, которому я была дорога — пусть и только в физическом плане.

— Отдаю, — выдавила я сквозь зубы.

— И что же послужило причиной такой перемены, Марго? — мужчина уткнулся лицом мне в волосы и вдохнул их запах. — Неужели этот мелкий… недоносок, чьей фамилии я, к его счастью, не знаю… Разбудил в вас такой неукротимый телесный голод, что вы пришли утолять его ко мне?

— Причина — сочувствие и любовь к ближнему, — я наконец встала на обе ноги. И потерлась спиной о его грудь, чувствуя, как она полыхает огнем и вздымается от тяжелого, будто после бега, дыхания. — Не могу больше видеть ваши страдания, Вениамин Эдуардович. Считайте, что добились своего.

— Нет, — он так резко отстранился, что я снова зашаталась. Верстовский отошел и поставил бутылку на тумбочку.

— Нет? — переспросила я, скидывая туфли. Мне ужасно надоело балансировать на каблуках. — Почему же?

— Вы пьяны.

— Это не ваше дело.

— И ужасно невоспитанны. Как вы разговариваете с декан собственного вуза?

— Накажите меня, — хихикнула я, хотя мне было вовсе не смешно. Внутри поднимался нешуточный гнев.

— Клянусь, Красовская, вы доиграетесь, и получите-таки хорошую порку за то, что постоянно издеваетесь над моим чувствами, — декан грозно свел брови.

— Так что же мешает?.. — я покрутила прядь волос, прекрасно зная, что на мужчин этот жест действует, как красная тряпка на быка в плане секса.

— В другой раз, — Верстовский проигнорировал мое явное заигрывание, ибо был уже у выхода. — А сейчас вы ляжете спать. Где пожелаете.

Я поздно сообразила, что он собирается выпроводить меня вон из комнаты, ну или уйти сам, что тоже было нежелательно. Подскочила к двери и взялась за ручку, накрыв его ладонь своей.

— Это все из-за нее, да?.. — дрогнувшим голосом спросила я, глядя на него снизу вверх с яростью и отчаянием.

— Что?..

— Из-за вашей жены? Не хотите трахать меня там, где спали вместе с ней?

Лицо Верстовского окаменело, а взгляд полоснул наотмашь, словно разящий клинок. Я поняла, что вывела его. Довела до белого каления. Еще немного, и он перестанет себя контролировать, вот только что именно декан сделает в тот момент, когда инстинкты возьмут главенство над разумом — заласкает меня или убьет — было пока неизвестно. Как и то, что же именно возымело действие: моя грубость или то, что попала прямо в яблочко?..

— Вы бредите, — наконец произнес он. Но выходить из комнаты раздумал.

— Именно поэтому вы не можете оставить меня в покое? Потому что я похожа на нее? — показала рукой на портрет женщины, которая продолжала искоса наблюдать за нами, в какой части комнаты мы бы не находились.

Декан прикрыл глаза и покачал головой, будто не веря в происходящее.

— С чего вы решили, что похожи на мою жену?!

— Это очевидно. Я блондинка, как и она.

— Из-за цвета волос?! — он схватил меня за плечи и встряхнул. — Вы совершенно непохожи с ней! Она была взрослая, спокойная, адекватная, и никогда не позволяла себе даже части того, что вытворяете вы, Марго!

Я поразмыслила над его словами. По всему выходило, первая жена Верстовского превосходила меня по многим параметрам. Тем, наверное, грустнее ему осознавать свою необъяснимую тягу ко мне, молодой, буйной и неадекватной.

— Она тоже была филологом? — решила уточнить еще один момент.

— Нет. Елена работала в строительной фирме.

Почему-то меня это окончательно успокоило. Я придвинулась ближе и потянулась к нему всем телом, всем существом своим — несмотря на чересчур эмоциональный разговор, вспомнила наш первый и пока что единственный поцелуй. Когда мне было так хорошо, что все сложности и препятствия начинали казаться незначительными перед лицом бешеного влечения.

Декан что-то тихо прорычал сквозь зубы, но в следующее мгновение поддался искушению и наклонился к моему лицу. Жаркое дыхание опалило мой лоб, нос, ямочку над верхней губой… И вот мой рот оказался в плену самого пылкого и долгожданного момента…

А потом я воспарила к небесам. Босые ноги оторвались от пола, но у меня была новая точка опоры — обнаженная грудь Верстовского: теплая, широкая и надежная. Мужчина приподнял меня в воздух и, продолжая целовать, донес до кровати. Сел на постель и поставил перед собой, осторожно, бережно, будто дорогую и хрупкую вазу. Рассматривая восторженно, словно я была восьмым чудом света.

У меня все еще подрагивали колени, но теперь уже не от злости, а от волнения, приправленного сладостным предвкушением. Отец Ромки запустил обе руки мне в волосы, прижался лицом к моей шее, будто хотел впечатать меня в себя, сделать частью своего тела. Его ладони опустились ниже, скользнули по частично голой спине, повторили очертания талии и бедер, явно наслаждаясь гладкостью блестящих пайеток на моем платье, скользкими лишь до того момента, пока не погладишь их "против шерсти"…

Потом декан вдруг крепко ухватил меня за попу и посадил