Послушался, опустил. Неужели становится управляемым?!

– Поцелуй меня, – потребовала я.

Поцеловал. Нежно, ласково, аккуратно поддерживая мои щёки огромными горячими ладонями. Во рту стало сладко, в сердце празднично. Может, обманули, что осень? Или мы вдруг перенеслись в весну? Даже воздух стал теплее, словно «Двенадцать месяцев» передали посох в обратном направлении. А если мы в сказке? – подумалось мне. – Значит, самое время обнаглеть на три желания.

Я чуть отстранилась и сказала:

– Знаешь, я больше не пацифистка. Я буду спрашивать, что захочу. И приставать, когда захочу. И вообще я хочу за тебя замуж.

Джек раскрыл глаза, проморгался от неожиданности, но убегать не стал. Вместо этого расплылся в хитрой улыбке.

– Вакантная должность жены откроется не раньше, чем через два дня. Но теперь ты, балерина, не сбежишь! Никуда и никогда. У тебя ФСБ на хвосте. Ты меня не обведёшь вокруг пальца! Ну что, боишься?

– Я?! Ни капли. А ты не боишься?!

– Ещё чего! – возмутился Джек и прорычал: – А ну-ка, говори, выйдешь за меня, балерина?

Я состроила хитрую гримаску в ответ.

– Посмотрим на твоё поведение, мистер Джек Рэндалл!

И показала ему язык.

За окном облака обнимали гору, и казалось, что мы – напротив вулкана Фудзияма, а вовсе не в гостинице «Ялта-Интурист». Джек спал, как обычно, разметавшись по кровати. Мертвецки. Наверное, уже шестой час. А я сидела в кресле, смотрела на него, потом на чаек и на ложную Фудзияму. Периодически тихонько вставала, накрывала своего любимого мужчину съехавшей простыней или возвращала под крупную голову подушку, готовую упасть на пол. Джек то сопел, по похрапывал, то говорил что-то невнятное и беспокойное. Пару раз встревоженно подскакивал, замечал меня, мгновенно успокаивался и снова валился в сон, как подкошенный.

Игорь сказал, что Джек спал от силы часа четыре за все эти дни. И то не в кровати, а где срубала усталость – в самолёте, в автомобиле… Разве так можно?! Даже из-за меня.

Я вздыхала и растворялась в нашей общей тишине. Наверное, это как раз и есть любовь – чувствовать человека рядом, знать, что с ним всё хорошо и быть от этого счастливой.

Наконец, в наползающей на комнату синеве сумерек Джек заморгал сонно, приоткрывая веки, и увидел меня. Улыбнулся.

– Уже утро?

– Уже вечер, – ответила я улыбкой и забралась к нему на постель. – Кто-то проспал весь день.

– Хорошо. – Джек придвинул меня к себе одной рукой.

Горячий. Ложиться мне не хотелось. Он обнял меня, сидящую, и осторожно погладил по животу. Задумался и вздохнул.

– Ты чего? – я провела рукой по его жёстким смоляным волосам, упрямым, как он сам.

– Странно. А точно… там?… – он взглянул на меня взволнованно и опять на живот.

– Ну, вряд ли шесть тестов подряд врут. Хочешь, купим седьмой?

– Нет. К врачу надо.

– Сходим. Вернёмся домой и сходим.

– Нет, надо в Москву. Или в Нью-Йорк. Да, в Нью-Йорк, чтобы всё было хорошо. Точно хорошо.

– Это же просто беременность, Джек, а не болезнь! – хмыкнула я.

Он сел и сгрёб меня в охапку. Засопел.

– А теперь что?

– Ну как ты, такая маленькая, рожать будешь? – Снова растерянный взгляд.

– Как все. – Я рассмеялась и поцеловала Джека в высокий лоб.

Почему-то мне казалось сейчас, что я гораздо старше его, а он, словно старшеклассник – ростом вымахал под потолок, мышц накачал, а сам ещё ребёнок. Смешно. Особенно, если учесть, что этому ребёнку тридцать пять лет, что он – владелец целого завода и слывёт в нашем бизнесе страшным инквизитором, после которого или конец предприятию, или наоборот. По сути, это оказалось правдой – он ехал закрывать компанию и оставить турок с носом, без лицензии и права производства на праздничный напиток Оле-Ола… Однако итог получился другим.

Даже теперь в мою голову не укладывалось, что всё изменилось из-за меня, простого ассистента, отчаянно пытающегося сохранить работу и выполнить её хорошо. Выходит, я сохранила работу не себе, а ещё тысяче человек… Как в это поверить? Неужели действительно правда то, что всё взаимосвязано? И то, что любовь спасает мир? Но не просто любовь между мужчиной и женщиной, а любовь к городу, стране, людям, которые рядом. Ведь получается, что моя любовь ко всему вокруг зажгла любовь в сердце Джека… Или наоборот?

Я снова поцеловала моего любимого мужчину и получила ласковую, головокружительную «сдачу». Закрывая глаза, подумала: «А, может, не нужно искать закономерности? Достаточно просто жить с той любовью, которая есть прямо сейчас?»

Джек порывисто принялся раздевать меня и вдруг остановился, затаил дыхание.

– Что-то не так, любимый? – прошептала я, тая в его руках.

– Ведь там, – он снова взглянул на мой живот, – … малыш.

Я засмеялась:

– И что теперь? Ты поставишь меня на пьедестал и будешь приносить цветы и подношения?

– Ещё целовать…

– Тогда я буду приставать к тебе сама, – заявила я и села ему на живот с коварной улыбкой. – Нагло и непристойно. Как сейчас. Всё, ты попался!

– Ну, балерина… – пробормотал Джек. – А как же… А там же…

– Когда родители счастливы и ребенку хорошо! Вот! – и я принялась его щекотать, совершенно бесцеремонно, что с начальниками делать никоим образом не полагается.

Джек опешил, ойкнул, а потом принялся уворачиваться, отпрыгивать и хохотать громким басом. Ревнивый, значит. Тьфу! Конечно, ревнивый! Надеюсь, не придушит, когда кто-нибудь случайно решит подарить мне цветы. Ко дню рождения, например.

Заметив в глазах Джека коварный план мести, я бросилась со смехом убегать по номеру, прыгая по дивану, креслам, обратно на кровать и отбиваться, пуская в ход подушки. Зря они в люксы их столько на кровати выкладывают! Хорошо, что номер не на моё имя – за торшер опять придётся штраф платить. И за раму к картине…

Джек поймал меня и, как неандерталец добычу, водрузил себе на плечи, придерживая за руки и за ноги с обеих сторон.

– Всё! Готова! Так щекотать не будешь, балерина! Фу-ух… Ну, и наглая мне ассистентка досталась! Ещё раз щекотнёшь, уволю!

– А я уже уволилась, – поддразнила его я.

– Ага, кто б только подписал! – фыркнул он. – Без моей подписи заявление недействительно.

– Да ты знаешь, кто после этого?! – возмутилась я сквозь хихиканье.

– Кто?

– Тиран и деспот!

– Да-а-а, – протянул он и уложил меня обратно на кровать, не позволяя пошевелиться. – Я – тиран. И сейчас тебя съем!