– Стройся.

– Стройся, – кивнул «Партизан».

Разобрались, встали в две шеренги. Привычно, потому что армейские привычки. И лагеря.

– «Оборотень» передать всем велел, что если кто-то надумает под него пойти, то он примет. Кто решит – шаг вперёд!

Нахмурился «Партизан», вперёд выступил:

– Так не делается! Через голову! Это мои бойцы, я с ними пришёл, с ними мне говорить!

Ухмыляются «лесные братья».

– Мы не Советы, у нас демократия. Каждый может за себя решение принять.

Как тут возразить, когда «демократия» поддерживается направленными в живот автоматами?

– Вас всех всё равно не сегодня-завтра Советы выловят и к стенке поставят. Нам здесь леса знакомые, каждая тропинка, а вы – чужаки. Вас местные чекистам выдадут. Некуда вам податься.

Молчат бойцы. Хоть понимают, правду «братья» говорят – их в любой деревне укроют, а куда зэкам беглым деваться?

– Коли мы уйдём, что жрать будете? А зимой как?.. Под землёй заживо гнить?

– А вы как?! – крикнул кто-то из строя.

– Мы зимой по хуторам подадимся, тёплым девкам под бочок. Жирок копить. А вы, как волки… Зимой чекисты по следам вас быстро выловят. А если с нами, то как на курорте. А летом мы в Европу подадимся, где жить по-человечески, а не под вождём. Консервы видели…

Верно, консервы английские были. И обувка у многих не советская.

– Мы за границу, а вы обратно на лесоповал?

Колеблется строй. Уж больно соблазн велик, здесь, где волей пахнет!

Шагнул кто-то, не выдержав.

И еще один!

Встали перед строем, головы опустив. Не хотят обратно на зону.

– А ну, встать в строй! – приказал «Партизан».

Но стоят зэки, не идут. Поманила их жизнь лёгкая, с перинами, бабами, да самогоном. Устали они бегать… Мнутся, переступают с ноги на ногу.

– Вы, двое, пошли с нами. Остальным здесь ждать. А ты, командир, туда ступай. – Направление показали. – Там «Оборотень» тебя ждёт поговорить.

Сидит человек на пеньке – форма добротная, покроя иностранного, портупея, на боку кобура, на коленях автомат и в карманах что-то топорщится. Чуть дальше два бойца стоят, беседу стерегут. «Оборотень?» Он?

Сидит спиной, лицо не показывает. Сам весь ухоженный, чистый, волосы причёсаны, шея побрита. Спрашивает:

– Не надумал под меня идти?

– Чтобы врозь воевать?

– Врозь. Как говорят русские – два медведя в одной берлоге не живут. Мне много отрядов нужно, чтобы Советы со всех сторон жалить, как осы. Ты – здесь. Я – там.

– А если я откажусь?

Слышно, как ухмыляется «Оборотень». Нехорошо ухмыляется.

– Не согласен – ступай себе куда хочешь. Держать не стану.

– И оружие отдашь?

– Отдам. Не всё, но отдам. Оно тебе еще пригодится.

О чём он, куда клонит? Не понять.

– Тогда давай разойдёмся. Людей моих вернёшь?

– Нет, они свой выбор сделали. Они не твои, они уже мои.

Встал «Оборотень»:

– Ступай к своим. Мы сейчас уйдём…

– А оружие…

– Его в схроне найдёшь в трёхстах метрах от землянки на север. Отыщешь там завал из трёх стволов, рой под ними.

Хитёр «Оборотень», не желает пули в спину получать – пока они схрон ищут да землю копают, он далеко уйдёт. Не ухватить его, скользкий он, как обмылок! Оттого и жив.

Отошёл «Оборотень», да вдруг встал. Сказал, не оборачиваясь:

– Слышь, командир, ты только долго тут не засиживайся – чекисты большую облаву готовят. Сегодня ночью. Через десять – двенадцать часов здесь будут.

– А ты откуда знаешь?

– Я всё здесь знаю! Это моя страна, я здесь хозяин, а ваши… гости непрошеные.

Ах, вот в чем дело!.. Вот почему оружие!.. Всё продумал «Оборотень», заранее продумал! Не пошли под его начало добровольно, он вот так решил извернуться. Впрочем, хоть так, хоть этак – нужно ему кого-то под облаву бросить, чтобы самому тихо уйти. Им – умереть, ему – уйти.

– Под эмгэбэшников нас бросаешь?

– Нет, отпускаю. Иди куда хочешь, – развёл руками. – Но так, в виде бесплатной помощи… – Подумал секунду. – Лучше на восток уходи, там тебя ждать не будут.

– Почему?

– Там редколесье и город. Не подумают они, что ты на рожон полезешь, на самые штыки. Может, и прорвёшься. А впрочем, как знаешь.

– А если затаиться?

– По-тихому не выйдет. Большая облава готовится, с собаками, которые на полметра под землю человечину чуют. И еще щупы у них метровые, они тут каждую кочку проткнут. Не пересидеть их. Сразу не заметят, обратным ходом пойдут, да зацепят. Сотни их нагнали. Так что уходи, пока не поздно.

Сказал, да пошёл, не оглядываясь. Куда только?

Впрочем, он знает куда – у него кругом схроны и берлоги, и здесь, и где подальше. А может, и не побегут они никуда, а по хуторам рассосутся, в мирных селян перекрасившись, автоматы спрячут, в руки лопаты и грабли возьмут. Как их распознать?.. А эмгэбэшники… Им он кость в пасть бросит – их бросит, чтобы те перед начальством отчитались, трупы представив. Стрельба «Оборотню» нужна, дабы время выгадать и погоню в сторону увести, трупами следы свои засыпав. Такой расчёт. И изменить ничего нельзя, потому что эмгэбэшники не будут спрашивать, кто ты такой и откуда здесь взялся, а будут палить из всех стволов, тем более что они в розыске и за тот порезанный конвой с ними посчитаются.

Такой расклад, что куда не кинь – кругом под ногами горячо. Обыграл их «Оборотень» по всем статьям. За ним охоту учинили, а он вывернулся и охотников в дичь превратил! Но в чём он прав, так это в том, что ничего здесь теперь не высидеть – уходить надо и чем раньше, тем лучше. А там… А там как получится! Если получится…

* * *

Не долги сборы у того, кому собирать нечего – вещмешок на спину, карабин на плечо – и айда!

– Слушать всем! Уходим тихо, на цыпочках, но коли напоремся – драться всерьёз. Живым кого возьмут, про «пиджака», про зону карантинную, про дела наши ни слова. Зэки мы беглые с поезда, и дальше, чтобы всё как по писаному, как в делах! Сболтнём лишнего – не жить нам.

– Нам хоть так, хоть этак – не жить.

– Оно верно. Но коли мы молча умрём, может быть, родственников не тронут.

Задумались все. Хреновое их дело, с какой стороны не возьмись. Тут верно лучше беглецов из поезда изображать, чужими фамилиями и личными делами прикрываясь. И лишнего не болтать, чтобы их следаки не раскололи. Или сразу идти в отказ.

– Ходу!