Она ударила его в грудь — раз, другой. Он не двинулся с места, даже не вздрогнул. Алексис же хотела, чтобы он поморщился, чтобы сжался, чтобы рухнул на колени. Хотела, чтобы он страдал так же, как она. Чтобы окунулся в зияющую бездну, которая разрывала ее на части.

— Ты был лишь донором спермы, только и всего, понятно тебе?! — Она вновь ударила его в грудь. — Я прекрасно справлялась без тебя!

— Прости…

— Хватит! Замолчи! — Каждое слово сопровождалось очередным ударом. — Мне не нужны твои извинения и твои сожаления тоже не нужны!

— Что же тебе нужно, Алексис? — Он взял ее запястья. — Скажи, и я это сделаю.

— Извинись перед ней! — Алексис выдернула руки из его захвата и указала на могилу. — Встань перед ней на колени и умоляй простить за то, что разбил ей сердце! За то, что бросил ее, будто она ничего для тебя не значила. Извинись за все мечты, которые ей пришлось похоронить, за необходимость пахать на двух, трех работах ради меня. Извинись перед ней за то, что позволил умереть, не зная о твоих настоящих чувствах к ней!

— Я не могу, — хрипло проговорил он. — Не могу, потому что ее уже нет. Она умерла, Алексис. Я уже никогда не смогу ей всего этого сказать, и это осознание разрывает меня на части. Я могу лишь убедиться, что ты никогда не будешь чувствовать себя одинокой.

— Тогда забери мою гребаную почку, козел! Иначе ты умрешь, а я буду носить цветы на еще одну могилу. По-твоему, это я сейчас злюсь? Вот погоди, пока ты не умрешь.

— Именно поэтому я не могу согласиться на операцию. Мне нужно, чтобы ты вошла в мою семью по собственной воле и желанию. Но если ты станешь донором, то всегда будешь сомневаться, принял я тебя в семью из-за чувства долга и благодарности или из-за искреннего желания быть твоим отцом. — Он приподнял ее голову за подбородок, заглядывая в глаза. — А я правда хочу, чтобы ты стала частью моей семьи. Стала моей дочерью.

И тут внутри словно прорвало дамбу. Алексис спрятала лицо в ладони и расплакалась — вскоре плач превратился в целый поток слез, громких всхлипов и тяжелого рваного дыхания.

Эллиотт подался ей навстречу и заключил в крепкие объятия — первые настоящие объятия отца и дочери: возникли странные и неловкие ощущения, но в то же время новые и исцеляющие. Он был теплым и пах кондиционером для белья. Алексис опустила руки, которые безжизненно повисли вдоль тела — не отвечая взаимностью, но и не отталкивая. Казалось, обняв его, она предаст маму, а она пока не была готова заходить так далеко.

Вероятно, почувствовав ее сопротивление, Эллиотт отстранился. Алексис принялась с повышенным интересом рассматривать траву у ног, вытирая заплаканное лицо.

— Можно задать вопрос? — спросил он, пряча ладони в карманы. Она лишь безразлично пожала плечами. — Что насчет Ноа?

Саднящее сердце вновь болезненно сжалось.

— В каком смысле?

— Что между вами произошло?

Она холодно на него взглянула.

— Боюсь, это тебя не касается.

— Понимаю. Можно спросить что-то еще? — Она вновь пожала плечами. — Ты его любишь?

Щеки вспыхнули. Неловкость разговора начала переходить все возможные границы.

— Не обязательно отвечать, — поспешил добавить он. — Но могу я дать непрошеный совет? Совет человека, который прожил в браке тридцать лет?

Алексис подавила желание сказать, куда именно он может засунуть себе этот совет, ибо действительно в нем нуждалась, что взбесило ее еще больше. Хотя по-своему было приятно… Боже, ну и кавардак у нее на душе!

— Люди ошибаются. Часто. Ключ к долгим отношениям находится в способности прощать. Раз за разом.

В горле застрял комок. Алексис пнула траву под ногами и, тяжело сглотнув, сказала:

— Не знаю… Похоже, я в действительности не умею прощать. Я думала, прощая, ты успокаиваешься, больше не злишься. Но… теперь мне кажется, это не совсем прощение. Я просто игнорирую свои чувства. А ведь это не одно и то же, верно?

— Ты сама просишь моего совета? — спросил он с веселой ноткой в голосе.

— Если собираешься делать из мухи слона, то забудь.

Он усмехнулся.

— Верно, это не одно и то же. Ты должна позволить себе чувствовать и отрицательные эмоции тоже. Даже у злости есть предназначение — она защищает нас от людей, которые хотят нами воспользоваться. Но в конце концов нужно перестать ненавидеть тех, кто тебе навредил. Простить — значит осознать, что пережитая боль сделала тебя другим человеком, но и твои обидчики изменились из-за боли, которую причинили. По-моему, прощая, ты понимаешь, что теперь вы оба стали лучше и вместе вы чего-то стоите.

Вдалеке послышался раскат грома, порыв ветра поднял ворох листьев с земли. Приближалась гроза. Алексис вновь взглянула на могилу.

— Прости, что потревожила вас с Кэнди.

— Прости, что украл твой покой.

— Теперь мы квиты?

— Далеко нет. Свою вину мне за всю жизнь не загладить.

— Тогда тебе придется принять мою почку, чтобы это доказать.

— Ага, неплохая попытка.

В его голосе слышались нежные нотки, которые забрались внутрь и окутали продрогшее сердце теплом. Она нерешительно на него взглянула.

— Думаю, я тебя простила.

Его глаза заблестели.

— Я постараюсь оправдать оказанное доверие.

— Увидимся завтра в больнице?

Эллиотт ласково улыбнулся.

— Увидимся завтра.

Он направился к машине. Алексис глядела ему вслед. Перед тем как забраться в салон, он обернулся.

— Что насчет послезавтра?

— Возможно, — прошептала она.

— Мне этого достаточно, — подмигнул он.

Ноа сразу понял, что влип, когда резко проснулся и обнаружил себя под прицелом четырех пар гневных глаз.

Мак, Колтон, Малколм и Русский окружили диван наподобие линии нападения, пытающейся прорваться к воротам. Мак предостерегающе похрустел костяшками пальцев.

— Вставай, ушлепок.

Черт! Ноа зажмурился и прижал ладони к глазам. Это никак не помогло унять пульсирующую боль в голове.

— Какой сегодня день?

— Е-мое, серьезно? — проговорил Колтон голосом, пропитанным отвращением. — Сколько ты уже бухаешь?

— Недостаточно.

— Сегодня четверг, вечер, — сказал Малколм и, схватив Ноа за руку, привел в сидячее положение. — Тебе придется многое объяснить.

— Отвалите. — Ноа вырвался и упал обратно на диван.

— Не отвалим, пока не объяснишь, почему Джессика в панике написала Лив, что, по словам Алексис, операцию отменили, а вы двое расстались.