Ни хрена себе!! Этот морпех, которого я озвездюлил, с моей родной «сапоговской» учебки! Хромов, Камень меня помнят — вот это дела!

Сержант хмыкнул:

— А, ну да, я-то думаю: как вдвоём пятерых повалили. Вы же орёте: морячки с «железа» наших выносят.

Федос сработал дипломатически:

— Короче, старшой, инцидент замяли, мои никого не трогали, твои про нас забыли. Надеюсь, понял, что нас не видел и не знаешь, что, кто и откуда.

— Ясный красный, — осклабился сержант и… козырнул, приложив ладонь к каске.

Федос вежливо козырнул, приложив ладонь к пилотке.

— Давай, землячок, не тужи, — подбодрил я неожиданно нашедшегося сослуживца.

В каюте Федосов долго выговаривал нам с Зеленым за нарушение режима секретности и передвижения на борту транспортно-морского средства. Однако, как я понял, выговаривал он так для красного словца, без особой злости, да и остальным разведчикам было ужас как интересно послушать, что творится за стальными переборками. Рассказ Федосова они сопровождали хохотом и одобрительными возгласами. По сказке Александр Палыча выходило, что мы вдвоем с Зелёным обоссали гальюн вместе с патрульным морпехом, потом отпинали мимоходом еще взвод «чёрноберетников». А на разборках узнавший меня матрос тут же кинулся стирать мне носки с криками: «О, великий Брейк! Твой портрет нарисован у нас в баталёрке! Ты мой кумир!!» — короче, как в индийской песне «Джимми, Джимми, ача-ача». Слёзы, сопли, песни: «Извини, я тебя не узнал, ты мой брат!» — и прочая лабуда. Как оказалось позже, наша стычка с морпехами принесла двум сторонам конфликта несомненную пользу. Наша группа должна была питаться с экипажного котла плюс дополнительные порции мяса, масла, сгущенки и прочего. Питаться мы должны были в каюте и в столовой не показываться. А ответственным за доставку пищи в термосах с камбуза был наш Саня Федос. Он должен был просто прийти проконтролировать все порции, заливаемые и засыпаемые в бачки, взвесить на весах печенье, шоколад, конфеты, отсчитать банки сгущенки и расписаться в получении. Чтобы не светить разведчиков, в каюте, а потом на камбузе Федосов договорился с морпеховским старшиной, им как раз и оказался тот здоровенный сержант-казах, о помощи в доставке продовольствия. Ну а Палыч, жучара еще тот, каким-то образом подал расход личного состава на несколько человек больше. Как он сам потом пояснял, в целях сокрытия точного количества личного состава. Поэтому часть «левой пайки» без зазрения совести отдавал старшине морских пехотинцев. Взаимовыгодное сотрудничество было налажено. А уж когда морпехи узнали, что у нас есть магнитофон, так вообще стали «белыми и пушистыми». После обеда заглянул командир. Поинтересовался обстановкой, сказал, что скоро выйдем в море и, обдав нас коньячным перегаром, скрылся. Хорошие учения — вот уже больше полдня валяемся на палубе и ни хрена не делаем. Замкомгруппы разрешил тихонько включить магнитофон. Дремлем, иногда выходим в гальюн — просто для того, чтобы посмотреть на море да на небо. Морпехи поменялись с нами кассетами. Слушаем теперь какое-то самодеятельное завывание под гитару, записанное на плохонький микрофон.

Как вышли в море, никто и не заметил. Лишь только усилившаяся вибрация палубы и бортовая качка. Федос, выглянувший якобы по делам, объявил, что выходим куда-то там на траверс. Так до ужина и промаялись бездельем. Я все-таки вышел на палубу и с молчаливого согласия сопровождавшего нас патрульного морского пехотинца подошёл с Зелёным к борту и осмотрелся.

— Ахренеть! — восторженно высказался Зелёный, обомлевший от увиденной картины.

Наш «большой десантный» шёл в сопровождении нескольких кораблей поменьше, следовавших на значительном отдалении. Впереди виднелись огромнейшие силуэты противолодочников, подернутые белесой дымкой газовых выхлопов. Все в мельчайшей водяной взвеси, на которых играла тусклая радуга от лучей заходящего солнца. Облака низко висели над иссиня-черными волнами моря. Казалось, что белые барашки на горизонте задевают края. Сбоку, в нескольких милях от нас, ордер кораблей в походном строю, расцвеченный вымпелами. И вдалеке на берегу — сопки под шапкой облаков, сквозь которые пробиваются лучи восходящего солнца.

— Красота здесь, наверху, — обронил сопровождавший нас морпех, — а внизу в твиндеках жопа полная, и десант в каютах, как сельди в бочки, литр воды в день на рыло.

— Что, так хреново? — с удивлением переспросил Зелёный.

— Не то слово! Если с десантированием ходим, то капец. На погрузку даже какой-то процент смертных случаев запланирован. Офицер, который старший на аппарели стоит с флажками, он сразу в подвесной от парашюта и фал к лебедке наверху. Постоит пятнадцать минут в респираторе, его сразу же наверх, укол афина и отдыхать, а на его место следующего.

— Хрена себе! А укол-то афина зачем? Он же, по-моему, в индивидуальной аптечке лежит? Антидот, предназначен при отравлении газами.

— Правильно! Попробуй выхлопными прямо в морду подышать — мало не покажется. Ладно, давайте до ветру и обратно на каюту. Сейчас наш взводник по этому борту с обходом пойдёт.

Да, все мои ранние детско-юношеские мечты о службе в морской пехоте, затянувшиеся дымкой реальной службы в разведке, теперь разлетелись в пух и прах. С моря об землю и в бой! Нет, это теперь не моё. Мне теперь нравится с моря об землю и в кусты. Героически, во славу военно-морского флота Союза, я как-нибудь лет через двести на молодой любовнице пьяный в стельку лучше погибну. Судя по всему, Зелёный думал о том же, что и я. Когда снова разлеглись на палубе в каюте, он тихо пробурчал:

— Блин, я так в морскую пехоту хотел — форма у них черная, красивая. В Отечественную «чёрными дьяволами» назывались. Все хотел в увольнении в ателье в берете и пэшухе сфотаться по карасёвке. А теперь думаю, что я за дурак? Лучше по сопкам носиться, чем на берег в плавающей железяке выбрасываться. Задохнёшься на хрен…

Я вспомнил про свою «клистирофобию», и меня передёрнуло.

Ночью мы грузились со всем имуществом на катер. Затаскивали ящики и мешки, сто раз перепроверялись и считались. Через час уже разгружались на каком-то полудостроенном невзрачном бетонном пирсе. Технику должны были выгрузить в другом районе, пригодном для разгрузки. После чего автомобильная колонна должна своим ходом прийти к месту временной дислокации. Мы пешком вышли с территории полузаброшенной базы и в ночь потопали по просёлочной дороге. Шли недолго — минут пятнадцать. Вышли на перекресток грунтовых дорог, погрузились на ожидающий нас грузовик и проехали еще несколько километров. Выгрузились в кромешной темноте посреди скромной и уютной небольшой поляны. В темноте там и сям виднелись грузовые машины и силуэты палаток. На соседнем холме торчали мачты антенн. Федосов куда-то умчался вместе с Поповских. Потом прибежал, взял четверых разведчиков и опять убежал. Наши вернулись, нагруженные одним большим свёртком, кольями и верёвками. Нам, оказывается, выдали палатку, и теперь предстояло её установить. Промаялись минут сорок, пока установили. Потом оказалось, что недополучили на палатку окна. Федосов ушёл разбираться, прихватив меня с собой. Пока Саня лаялся с каким-то мичманом из вещевой службы, я, бродя между автомобильными кунгами и палатками, спёр большую, но вполне подъёмную катушку силового электрического кабеля и, пользуясь заминкой с окнами, быстренько отволок её к расположению группы. Пока я занимался с катушкой, уже приперся Федосов, яростно материвший меня во все корки и тащивший на горбу большой фанерный ящик.