Город. Штурм Грозного глазами лейтенанта спецназа (1994–1995) - Андрей Загорцев

Самое хреновое во всей этой военной суматохе и бедламе было то, что нам негде было жить. Какие там удобства в виде персональной ванной комнаты, умывальника и чудесного белого унитаза. Мне и моим немногочисленным подчиненным подошла бы какая-нибудь худосочная палатка, можно без печки, можно без полов, лишь бы что-то было над головой. Вся масса войск, прибывающих в Беслан, шарахалась туда-сюда, ставила те самые палатки, которых мне так не хватало, сгружала технику с аппарели. Возле здания вокзала шарахались военные, одетые в непрезентабельные «песочки» и вошедшие в моду черные вязаные шапочки.

А я и семь моих бойцов-срочников, которых я, по укоренившейся привычке, называл матросами, бродили неприкаянно. И вот тогда я уверовал, что птица-удача не такая уж и слепая. В первые дни тихого опупения и впадания в маразматический транс и общий хаос, творившийся вокруг, голова не работала совсем. Мозг не принимал вообще ничего из окружающей обстановки, потихоньку все отторгал. В недавнем времени в неуклюжих лейтенантских мечтах я представлял себе: прибываю такой умный и красивый в солнечную кавказскую республику Аланию, и тут меня чуть ли не на перроне Владикавказского железнодорожного вокзала подхватывают под белы рученьки, вручают злобных спецов, готовых порвать все и вся, я вливаюсь в дружный коллектив боевого подразделения и чуть ли не в одиночку усмиряю бунтующий Грозный.

В мыслях так и рисовалось: подкатываю на красавце БТРе к Президентскому дворцу, который построили на месте красивейшего фонтана, резко и без потерь его зачищаю, пленю Дудаева, докладываю большому, красивому и обязательно толстому генералу о выполнении задачи, получаю заслуженное звание Героя и еду осматривать места, где прошла моя бесшабашная юность.

Действительность меня макнула прямо мордой в асфальт на перроне железнодорожного вокзала. И после этого пинала и по заднице, и в спину самыми нелицеприятными способами. Я за неделю обломался и стух. Литровая бутылка водки, мирно покоившаяся в рюкзачке, была украдена вместе с самим рюкзаком и всем его содержимым какими-то ретивыми военными нерусской национальности еще в Прохладном. Я стал военным бомжом-лейтенантом. Слава богу, хоть документы при себе были. Сейчас вспоминаю с дрожью, как я таскался, злой и голодный, чудом добравшийся до Беслана по скопищу войск, пытаясь найти хоть кого-нибудь, кому я был нужен.

Кое-как все уладилось, были теперь у меня и бойчишки, никак не тянувшие не то что на спецназеров-проффесионалов, а вообще не похожие на военных. Зачуханные, грязные, двое из них в шинелях с содранными петлицами и погонами. У всех общевойсковые «сидоры» и испуганные лица. Каждый патруль, что от министерства обороны, что от Внутренних войск, считал своим долгом остановить меня и мое воинство и долго докапываться до всего. В основном вымогали взятку. Если в патруле были военнослужащие-осетины, так это был капец: этим дай хоть что-нибудь, все равно что, лишь бы что-то урвать. У бойцов сухпай закончился в тот же день, когда их выпнули из части. У меня сухой паек сперли, но у меня были деньги. Пришлось в привокзальном киоске, выстояв дикую очередь, купить мясных пирогов-«фычинов» и минералки. Все это мы умяли в несколько минут, бойцы, чуть приободрившись, вытащили из карманов болгарские сигареты «Родопи» без фильтра, предложили мне. Я не отказался, хотя прикупил себе несколько пачек «Магны».

Вот тут-то «птица-удача» и пролетела рядом. Возле перрона стоял какой-то состав, из которого выгружалась нестройной гомонящей толпой часть Внутренних войск непонятно какого округа. Бойцы на руках вытаскивали какие-то тюки, переносили через железнодорожные пути, огибавшие здание вокзала с двух сторон, и складывали на асфальтированном пятачке, скорее всего, обозначавшем привокзальную площадь.

Рядом с бойцами, как обычно, крутилась местная пацанва различных возрастов, предлагая ВВ-шным солдатикам то дешевую водку, то еще что-то.

Парочка то ли дембелей-сержантов, то ли контрактников о чем-то оживленно переговаривались с местными и, видно, пришли к консенсусу. Несколько солдатиков попроще и призывом помоложе оттащили немного в сторону от рельс пару брезентовых мешков с ручками, бросили их в грязь и уныло побрели, сопровождаемые пинками старшего призыва. Офицеров и прапорщиков не наблюдалось. Мне стало интересно, хотя картины такие здесь происходили на каждом шагу; «вор в законе», а именно «зампотыл», проснулся где-то в глубине моей бренной оболочки, выглянул наружу и потер свои «шаловливые» ручонки.

Пришли местные, передали сержантам парочку пакетов и, ухватив мешки, пошли через железнодорожные пути в сторону пешеходного моста.

Стычка моя с местными заняла всего пару минут. Бойцы просто в непонимании бежали у меня за спиной, гулко хлопая кирзачами. Пацаны начали гнуть пальцы и предъявлять права, угрожая мне всякими расправами, и готовы были кинуться в драку. В основном орали те, кто поменьше; те, кто постарше, что-то тихо обговаривали между собой и зыркали в сторону сгрудившихся за моей спиной бойцов, а потом потихоньку стали заходить сзади и цыкать на солдатиков, готовых дать деру. Я уже был просто зол и сам на себя, и на свою бесхозность, бесприютность и ненужность. А на мешках я внятно различал маркировку. В мешках была палатка и все причитающиеся к ней причиндалы: колья, растяжки.

Я достал из-под мышки ПМ и выстрелил борзеющим юнцам под ноги. Старшие что-то гыркнули и начали потихоньку пятиться назад, малолетки рванули со скоростью метеора. Успех надо было закреплять, пришлось навести ствол на одного из «коммерсантов» постарше и сквозь зубы начать считать.

На счет три оставшиеся «герои» тоже побежали. Так как с нравами, царившими в этой части Российской Федерации, я был знаком не понаслышке, то понимал, что минут через десять-пятнадцать сюда сбегутся аборигены гораздо большей толпой, и мне с моими «чудо-богатырями» придется несладко. Поэтому мешки в зубы, и бегом отсюда в гущу войск.

От кого-то я потом слышал, что местные приходили разбираться к недавно выгрузившемуся батальону Внутренних войск, а что там дальше было, меня абсолютно не колебало: у нас было жилье.

Через несколько недель, когда группировка только-только вошла на Ханкалу, я понял, что палатка — это не так уж и хорошо. Утомленные бойцы развернули наше временное жилье, откуда-то приволокли печку-буржуйку, растопили ее ворованными снарядными ящиками, накидали на землю крышек от тех самых ящиков, застелили картонками и принялись кашеварить в трехлитровом чугунном бачке, также появившемся ниоткуда.