– А что это за кличка такая: Кай? – спросил Иван, явно задетый за живое. – Не намек ли это на Каина? Может, вы тоже сектант какой?

– Позабавили, – одобрительно фыркнул Кай, хотя вряд ли ему действительно было весело. Он все больше щурился и выглядел при этом расслабленным и ленивым, чуть ли не легкомысленным. Лишь в золотистых глазах, когда на них падали отблески костра, загоралось нечто темное и опасное.

Влад честно не понимал, зачем он нарывается, пока не заметил, с каким вниманием остальные фашисты смотрят на Кая.

«Да он же сейчас оспаривает лидерство, – с удивлением понял парень, – пытается добиться, чтобы во время перехода, случись непредвиденное, слушали именно его и исполняли его команды, а этого повернутого мозгами Ивана замечали в последнюю очередь».

– Если я Каин, то больно много вокруг Авелей. Буквально окружают. Вам самому-то не смешно нести подобную чушь? – поинтересовался Кай и припечатал издевательским: – Юноша пылкий со взором горящим.

А ведь Иван был далеко не ровесником Влада. Невысокий, тяжеловесный, с наметившимся уже округлым брюшком фашист не вызывал симпатии. С виду ему было никак не меньше тридцати. Кай в физическом плане мог бы дать ему фору. У костра он смотрелся более уверенным, хищным.

– А все же? – спросил Адольф.

– Снежную королеву никогда не читали? – поинтересовался Кай. – Неужели матери не рассказывали вам в детстве сказок, а лишь «Майн кампф»? – он выдержал небольшую паузу и продолжил: – Я тот, кто сложил из льдинок слово «Вечность».

Напряжение вдруг разбилось вдребезги: изменились взгляды, разгладились хмурые выражения на одинаково вытянутых грубых лицах, даже Иван хмыкнул, словно упоминание старой сказки вмиг примирило сидящих у костра. В том, что Кай выиграл противостояние, которое сам же и затеял, не приходилось сомневаться.

– Дай сюда гитару, – приказал он, и Ганс повиновался, не подумав возразить.

– Бедный инструмент, как же тебе достается, – пробормотал сталкер, пробегая пальцами по струнам; взял на пробу несколько аккордов, неприязненно поморщился, хотя, казалось бы, звук вышел чистый и правильный, подкрутил колесико на грифе, чуть меняя натяжение. – Попугаем тварей слегка, если они здесь, конечно, есть.

И зазвучали аккорды. Гитара звенела, смеялась и ликовала, а в унисон ей раздавался сильный и удивительный, замечательно поставленный голос. Кай пел про жизнь на границе, о проклятии света и обескровливании тьмой, о мире сумерек, из которого не вырваться, где даже звезды не сияют, о дворце для рабов, воздвигнутом самими людьми или же вышними силами. И что не существует богов, которым стоило бы молиться о прекращении существования. И что тяжка доля, когда невозможно ни уползти, ни взлететь, и смерть не наступит, чтобы дать освобождение.

Слова воспринимались четко, ввинчивались в самую душу, хотя запомнить и повторить их Симонов вряд ли сумел бы. Ужас и боль оседали в сознании, пробирали до печенок, но музыка и голос будто переворачивали их. Вместо обреченности слышалась решимость идти до конца; вера в то, что когда-нибудь пленник, вышедший из сумерек, увидит свет, согревала сердце.

Когда отзвенел последний аккорд, наступила тишина.

– Складно поешь, – заметил Иван. – Ты не цыган, случаем?

– Какой же русский человек может в точности назвать всех своих предков? В нас столько намешано, – ответил Кай с улыбкой, явно ничего не опасаясь. – Все мы – скифы, монголы, татары, русичи… наследники советской империи и интернационала, и не говорите мне про чистоту крови и расу. Арии, которым поклонялся ваш Гитлер и за чистоту крови которых так боролся, – это всего лишь иное, древнее прозвание индусов. Мне напомнить о том, что цыгане, которых этот деятель презирал еще сильнее евреев, аккурат из Индии и вышли, или не надо?

Судя по тому, что даже Иван ничего не вякнул в ответ, возражений не нашлось.

«Вот зачем нужно учиться, – напомнил себе Влад, – чтобы давить интеллектом подобную ублюдочную мразь», – правда, в голове зудела и другая мысль: если бы не переход, не необходимость держаться вместе, слушать Кая фашисты точно не стали бы, а похватали автоматы и даже о том, что перед ними сталкер, не задумались бы.

– А вот как я тебя, предатель, сейчас… – все же пробормотал Иван.

– Ребятки, – спокойно ответил Кай, – мы с Владом только вышли на Тульскую, а нас уже предупредили: мол, фашисты в туннеле – осторожнее. Раньше говорили, будто бы Москва – город маленький, и все обо всем узнают рано или чуть позднее. Так вот, метрополитен – гораздо меньше, особенно в его нынешних размерах.

– Но тебе это не поможет.

– А вам? Как думаешь, сколько продержится Рейх, если по метро пройдет слушок не просто о вашем беспределе, а о презрении общих для всех правил выживания? Три станции ведь, центральное расположение – кусок весьма жирный. Черт с вами, кавказцев вам еще прощают, в конце концов, кто без тараканов в голове по нынешнему времени? Но об отстреле сталкеров узнают непременно. О моем – моментально! И тогда против вас поднимутся многие: и красные, и троцкисты, и ганзейцы, и братки в придачу со всей прочей швалью и шушерой… Орден тоже, наверняка, не останется в стороне. Разве лишь совсем опустившиеся вырожденцы к походу на Рейх не присоединятся, но они будут поддерживать его мысленно и нагрянут при первой возможности, окончательно зачистив территорию. Ведь мы – кто наверх ходит – какой бы позиции ни придерживались и о чем бы ни говорили, вне ваших игр. У нас конкретная задача: не дать окончательно загнуться человечеству, невзирая на расу, вероисповедание и политические взгляды его представителей, – Кай забрал у Влада ополовиненную кружку с чаем, допил залпом и поставил. – Пробовать играть в войнушку будем? Нет? Тогда пошли.

Симонов тотчас вскочил. Остальные не заставили себя ждать, похватали оружие и вступили в темноту, очень быстро окутавшую всех непроницаемым мглистым покрывалом.

Шаг. Другой. Тьма сгустилась настолько, что казалась водой. Свет от длинных фонарей фашистов ее не разгонял, не рассеивал, но заставлял отступить, стать еще более плотной. Она поглощала даже звуки, ощутимо давила на уши. Пожалуй, не звучи в голове мотив недавней песни, Влад тяготился бы ею гораздо сильнее. Слова по-прежнему не выходило повторить в точности, но они скользили где-то на периферии сознания, фоном.

– О чем задумался? – тихо спросил Кай. Парень едва-едва разобрал вопрос.

– О песне, – он и самого себя с трудом расслышал. – О том, что звезды все равно никуда не делись. Они сияют снаружи, как и прежде, независимо от того, можно ли разглядеть их, задрав голову.

– Молодец. Соображаешь, – похвалил Кай. – Продолжай в том же духе, но бдительности не теряй.

Фашист, шедший впереди, внезапно сбился с шага.

– Огонь! – крикнул Кай еще раньше, чем фашист принялся медленно поворачиваться и все увидели дыру в его груди и проглядывавшие в ней белые кости.