Навалилась боль от ран и усталость после битвы — ноги подогнулись сами собой, и я опустилась на колени. Воткнула оба кинжала в землю перед собой. Согнулась, сгорбилась как старуха, зажмурилась до белых кругов перед глазами, вцепилась пальцами в волосы.

И завыла-зарычала, словно два острия вонзились не в землю, а прямо в моё сердце, и оттуда кричали хором:

«Ты убила нас. Убила. Убила.»

— Убила, убила, убила, — шептала я в унисон и всё вспоминала.

Янтарные глаза Кааса, подёрнутые тьмой кровавой магии. Серые, смеющие — под длинной чёлкой Комдора. Испуганные — юного стязателя в Эльце, что смотрел с мольбой… И даже разбойника, которого я пристрелила прямо здесь.

Вокруг проносились десятки взглядов, и каждый взгляд говорил моими губами: «Убила.»

Не знаю, сколько я так просидела.

Только когда чья-то осторожная рука коснулась спины, я подняла голову и увидела, что совсем стемнело. В Понтоне зажигались первые огни, а за ним вспыхивал сотнями окон и сам Кроуниц. Тысячи людей уснут сегодня, чтобы встретить следующее утро… И я буду среди них.

Пришла пора снова встать и… оглянуться. Что было у меня за спиной? Только смерть, потери, лишения и борьба. А ещё — постоянное бегство. От проблем, от ответственности, от самой себя. Всё, от чего я так старательно бежала, так или иначе догоняло меня. Я забыла простой вывод, один из уроков ментора, который он невольно преподал мне своей смертью: у всего есть цена. И если ты отказываешься назначать свою, судьба непременно возьмёт с тебя больше…

* * *

В академию мы вернулись ночью.

Одним богам ведомо, каково нам было нести бездыханное тело Комдора через весь Кроуниц. Тефида то и дело теряла сознание, и в целительское крыло её внёс на руках Куиджи. Я бы никогда не подумала, что в нём достанет силы — но ментальный маг ни разу не пожаловался на тяжесть с самого склона. Комдора несли мы с Моном, хотя каждый следующий шаг давался с трудом. Казалось, это был самый бесконечный путь в моей жизни. Но правда в том, что это было только его начало.

Тяжелее всего далась дорога к дому ментора. Хотелось развернуться и сбежать в свою комнату, накрыться одеялом и ждать, пока новость о смерти Комдора разлетится по академии… А утром, едва рассвет коснётся нефритового подоконника под огромным окном, заваленном пергаментами подруг, тихонько встать и отправиться в город — переждать бурю.

Но я больше не собиралась бегать.

Джер открыл почти мгновенно, как и всегда. И, кажется, даже был рад меня видеть… Но быстро переменился в лице, едва оглядев меня с ног до головы.

— Ты ведь была с друзьями в городе? — спросил он осторожно, пропуская меня внутрь.

Я открыла рот, чтобы рассказать всю правду. Ведь Джер — магистр, и он должен одним из первых узнать, что случилось с его студентом. Разумом и здоровой аналитикой я понимала, что теперь и у него будут проблемы из-за меня. И сейчас я ему скажу: «Комдор умер, погиб от зубов икша». Потом добавлю подробности, если он потребует. Ничего не утаивая. И мы вместе придумаем, что делать дальше. Ведь надо жить дальше…

— Юна? — Джер подошёл ближе, но трогать меня побоялся.

Или побрезговал — я была грязная, в слизи икша, в крови своей и Неда. Нога перетянута бинтом, губы потрескались, но это было всё не важно.

Я так и не смогла произнести этого вслух, вот так, глядя в глаза ментору. Потому что эти слова опустили бы плотину, за которой всё ещё держался поток слёз и горького отчаяния. Я задрожала всем телом, затряслась от того, что боль вдруг стала реальной, настоящей. Вместо сердца в груди поселилась чернота — бездонная злая дыра, заполняющая нутро. Горькая потеря выбила дыхание, скрутила мышцы и пробила до самых хрящиков, сгорбила меня под весом тяжёлой новости и прибила бы к полу — а быть может, и ещё ниже — низвергнула в пекло. Но Джер не дал мне упасть. Подхватил на руки, прижал к себе, будто мог утихомирить дрожь. Но в этот раз у него не получилось.

Ментор положил меня на кровать и хотел отойти, но я вцепилась в его сорочку мёртвой хваткой, как недавно Нед — в рукоять своего кинжала. Джер был моей жизнью, моим спасением и надеждой на лучшее. И он уступил — лёг рядом, обнял меня, погладил по волосам.

Глаза по-прежнему оставались сухими, но я плакала. Кажется, плакала словами — они полились малосвязным потоком. Я говорила, говорила, говорила… О том, как погиб Нед Комдор. О том, что я виновата. О то, что моя тьма преследует меня с тех пор, как я дала ей выход на нашем краю земли. Что почти забыла лицо Кааса… И что я очерствела, превратилась в убийцу без жалости и поводов. Что все мои мечты стали месивом из бессилия, озлобленности и мести. Хлюпая носом и захлёбываясь словами, я рассказывала, как сильно запуталась, как обманывалась коварными внушениями. Как верила в своё могущество. Как небрежно относилась к друзьям и жизни… И как шла за Демиургом вместе с тысячами людей из Ордена Крона, как хотела сражаться, сжечь до тла Квертинд, не признавая самого простого: никто не хочет войны. Даже те, кто активно её разжигают. На самом деле они просто хотят жить. Жить в мире, гармонии и порядке, а не в борьбе. Но как же сложно это понять…

Сколько мне понадобилось жестоких уроков, чтобы прозреть! Сколько было загублено судеб, жизней… И как равнодушна я была к чужому горю, пока не столкнулась со своим собственным.

Джер слушал, не перебивая и почти ни о чём не спрашивая. Это была моя исповедь перед личным богом. В какой-то момент я даже испугалась его молчания и притихла настороженным кроликом. Посмотрела в зелёные глаза — они были близко-близко — и отчего-то подумала, что если и был в мире человек, способный понять мои чувства, то он прямо сейчас сжимал меня в объятиях. И каким-то чудом мне повезло его встретить.

Я потянулась и легко коснулась губами мужских губ. Зачем? Наверное, чтобы убедиться, что он не отвернулся от меня, что его порыв не был случайным влечением, что он готов принять меня даже такую. Всё ещё готов, несмотря на все те беды, что я принесла ментору, Каасу, Комдору и его семье… И десятком других семей, о которых мне было ничего неизвестно.

Джер ответил на поцелуй. Он вышел горьким, каким-то… обречённым. Но он был живой, исцеляющей водой для меня. Это было так удивительно! Касаться ментора, целовать его, чувствовать тепло и участие. Я не заслужила такой награды. Поэтому засмущалась, уткнулась в его грудь и крепко зажмурилась.

— Ты ведь говорил мне, — прошептала я. — Обо всём этом. И о войне, и о жизни. И о квертиндцах. Почему я не слушала?

— Думаю, что некоторые истины невозможно увидеть или услышать, — ментор зачем-то поправил артефакт на моём запястье. — Только прочувствовать на себе. Люди постоянно делают ошибки, пребывают в плену собственных заблуждений. Годами, десятилетиями, а порой и целой жизнью. До тех пор, пока какое-то потрясение или невероятное событие не меняет их мировоззрений.

— Но ты… — я приподнялась на локте, посмотрела на ментора в упор. — Ты совсем не такой, как другие люди. Ты не ошибаешься, не заблуждаешься, всегда поступаешь правильно. Защищаешь меня, студентов и, — я прикусила губу, — всех на свете. Как тебе это удаётся?