Вечер принёс с собою прохладу, расписал окрестные скалы странными красками, наложил глубокие тени на траву и деревья. Проводники, Платон и Бонтондо совершили вечернюю молитву, повернувшись в сторону священной Каабы. А следом наступило самое интересное время – время бесед у костра после ужина, но сегодня у английского костра никто не разговаривал – то ли все устали, то ли неясные предчувствия их томили. Никто даже не улыбнулся, когда мистер Трелони, обращаясь к Бонтондо, спросил:

– Ну, и что нам сегодня поведает наша Шахразада?

Платон перевёл эту фразу, но Бонтондо был занят с увеличительным стеклом доктора – он то подносил лупу к указательному пальцу, то отдалял. Дело было увлекательное. Бонтондо в азарте на все лады повторял новое английское слово, которое выучил сегодня.

– О!.. О!.. О! – то глухо, то звонко, то удивлённо твердил он.

– Тогда, видимо, придётся мне рассказывать о сказках тысяча и одной ночи, – сказал сквайр и посмотрел на капитана. – Вы мне поможете, Дэниэл?

– Конечно. Чем смогу, – односложно ответил тот.

Капитан лежал с упором на локоть, повернувшись так, чтобы видеть проводников, и смотрел на них исподлобья. Во рту у него была трубка. Тагельмуст свой он снял: его светлая отросшая щетина казалась седою, и делала лицо старше, хотя несколько скрадывала резкие складки у рта. Платон и доктор Легг придвинулись поближе и приготовились слушать.

Мистер Трелони погладил шрам на щеке и начал рассказывать:

– В одни давние времена и минувшие века и столетия жил на островах Индии и Китая царь из царей рода Сасана, повелитель своих войск, челяди и слуг… И было у него два сына – старший и младший. Оба витязя были храбрецами, но старший сын, царь Шахрияр, превосходил младшего, царя Шахземана, доблестью. Оба они царствовали в своих землях, и каждый был справедливым судьёй своих подданных в течение вот уже двадцати лет…

Он остановился, ожидая, когда Платон переведёт для Бонтондо начало повествования.

– Это же повезло какому-то народу на справедливых и умных правителей, – сказал матрос Воробей.

Другие матросы на него зашикали, чтобы не мешал слушать:

– Придурок доверчивый! Таких правителей не бывает!.. Это ж сказка!

Вскоре к костру стали подтягиваться и проводники. И Бонтондо, округлив глаза, начал рассказывать им, со слов Платона, про несчастье братьев, узнавших, что жены им не верны.

Услышав такое, проводники стали поднимать руки и качать головами, а среди матросов послышались очень нехорошие, бранные слова. Когда шум утих, сквайр продолжил:

– Царь Шахрияр приказал убить неверную жену. А затем в течение трёх лет он брал в жены девушек, чтобы на утро их казнить. И так продолжалось бы долго, если бы однажды хитроумная Шахразада, дочь визиря, не согласилась стать женою царя Шахрияра.

Тут все мужчины, и мусульмане, и христиане, пришли к обоюдному мнению, что хитрее женщины нет существа на белом свете, особенно если она чего задумала и хочет добиться своего.

Потом капитан скомандовал отбой, и рассказ мистера Трелони прервался на самом интересном месте.

****

Утром все опять двинулись в путь, с сожалением расставшись с приветливым оазисом.

К вечеру караван вышел на старое русло высохшей реки, засыпанное песком. И они двигались по нему, пока не наткнулись на развалы камней. Здесь, по-видимому, когда-то был каменный мост. Теперь мост россыпью своих устоев лежал в русле реки, и смотреть на него было мучительно, словно он был в чём-то виноват, словно он один отвечал за ту древнюю цивилизацию, которой здесь больше не было.

На берегу этой реки начинался и город Шингетти – низкие домики из красного колотого песчаника шли до самой мечети, квадратный минарет которой с зубцами по углам, сложенный из такого же песчаника и утопающий, как и всё здесь, в песке, являл собою величественное и грустное зрелище. Дома все были с внутренними дворами, и в один такой крайний дом джентльмены вместе с капитаном и Платоном зашли и встали посреди комнаты, оглядываясь в стенах, ещё покрытых кое-где росписью. И чудился им пьянящий аромат мускуса и розового масла, и благоухание чеканной жаровни, в которой горят кедровые угли, и терпкий запах кориандра и горящего перца. Но сам дом молчал. Англичане вышли, аккуратно прикрыв за собой дверь.

– Интересно, что здесь почти везде сохранились двери, – сказал доктор Легг.

– Акация – очень крепкое дерево, сэр, – ответил ему Платон.

– Да я про то, что их до сих пор не сожгли, – пояснил доктор.

– Наверно, некому жечь, – ответил Платон. – А может, боятся…

Капитан и мистер Трелони молча отвязывали от остова сухого дерева своих верблюдов.

Мистер Трелони посмотрел на пустынную улицу, и ему стало безумно жаль его жителей. Он смотрел на эту узкую улицу и почему-то видел и понимал, как умирал этот город…

Сначала из города уехали богачи, вся знать со своими рабами и челядью, опахалами, жёнами и наложницами, уехали медленно, постепенно, не сразу, но один за другим. Один за другим дома знати пустели, пустели их кухни, сады, их конюшни, зверинцы и спальни. По опустевшим домам какое-то время бродили оставленные сторожа, распугивая трещотками ночных злодеев, потом сторожа пропали, а с ними пропали ночные воры, за ними ушли мудрецы со своими учениками, исчезли поэты со своими почитателями, сгинули, как их и не было, учёные-астрологи со своими инструментами и слугами, и только потом, не сразу, а словно осознав неожиданно что-то или отчаявшись ждать, с насиженных мест поднялась беднота: торговцы, кожевники, водовозы, подметальщики улиц, глашатаи, портные, хранители колодцев – они встали разом и все вместе ушли, гоня пред собою усталые тощие стада и отары.

«Да, так это и было», – думал сквайр… Впереди – стада, потом – мужчины, а следом за ними – женщины, замотанные в многочисленные покрывала, с детьми на руках и с детьми, ведомыми за руку, и шли эти женщины медленно, непременно в пыли и под жгучим солнцем, и непременно нагруженные разным скарбом, а дети кричали и падали оземь, и не хотели идти. И уже под конец, последними, этот город покинули нищие. Сначала они радовались вещам, забытым или оставленным ушедшими горожанами, радовались, надеясь на чудо, но дождь всё не шёл, и тогда в одночасье исчезли из города и они, унося с собой всё, что было возможно…

Мистер Трелони почувствовал рядом движение и обернулся: один из проводников, тихо подкравшийся к ним сзади, осматривал зубы его верблюда.

– Да разразит тебя Аллах! – крикнул Платон.

Капитан красноречиво положил руку на пистолет за поясом и сказал:

– Платон, скажи проводникам: нам нужны две или три скалы в Гуэль-эр-Ришат.

И Платон снова повторил Шешонку приметы места с тремя скалами, про которое они узнали от старого караванщика. Шешонк стал утвердительно мотать головой и кланяться, а потом произнёс что-то.