class="p1">- Слушай, Дворжецкий, хватит, а? Пойдем, поговорим как мужчина с мужчиной. Ее не впутывай. – Егор встает.

- Не очень понимаю, о чем нам говорить, но пойдем.

- Никто никуда не пойдет! – твердо говорю я.

Они застывают, не ожидая от меня такой смелости.

- Сядьте оба. Сначала надо поесть. Потом будете разговаривать. При мне!

- Дорогая, такие разговоры, обычно, не для женских ушей.

- Я вам не дорогая! И хочу знать…

- Ошибаешься, ты мне очень дорога, правда. Поэтому я и хочу поговорить с твоим Егором. Спокойно поговорить.

- После ужина.

- Мне только кофе. Я буду в кабинете.

Дворжецкий ждет, пока я приготовлю ему его любимый американо с холодным молоком. Берет чашку и выходит.

А я почему-то стесняюсь смотреть на Егора. Стою, прижавшись животом к столешнице кухонного гарнитура.

Егор подходит сзади. Обнимает.

- Люблю тебя.

Молчу. Не могу ничего ответить. Все так… хрупко! Не знаю, о чем хочет говорить Дворжецкий, и вообще…

- У вас ведь с ним ничего нет, да? Он просто… твой начальник?

- Он просто хороший друг моей мамы, и был в нее влюблен. А еще… оказывается он брат жены моего родного отца.

- Ничего себе…

- Да уж.

- Пойдем, ты на самом деле голодна, тебе нужно поесть и идти спать. Все разговоры утром. Утро, что?

- Что?

- Утро вечера мудренее.

Если бы это всегда работало! Потому что утром мне хочется разорвать Егора на сотню маленьких вратарей! Даже не вратарей! Вратарских перчаток!

Глава 47.

Есть одно очень правильное правило. Да, я знаю, что это тавтология и так говорить нельзя, но именно так мне хочется сказать.

В чем заключается правило? Все просто. Не подслушивайте, не подглядывайте, и не читайте чужие письма и сообщения. Если не хотите узнать что-то очень неприятное.

Мама учила меня этому с самого детства! Когда я приходила к ней плакаться, что девчонки что-то там про меня сказали. Мама всегда говорила – если подружки обсуждают кого-то с тобой, то так же за твоей спиной могут обсуждать тебя. Не готова к сплетням? Не сплетничай! Не хочешь узнать неприятные вещи о себе? Не подслушивай.

И не читай чужой мессенджер.

Я и не хотела читать. Просто мы пошли утром гулять с детьми. Они так обрадовались, что папа приехал! И Матвей… Матвей как-то так сразу к нему побежал и…и забылась та обида, которая была в Москве. Они начали болтать о футболе, о матчах. И Ярослава с ними. Потом Егор взял мяч, и они пошли бегать по берегу, Стена отдал мне телефон, чтобы он ему не мешал.

Я посмотрела на экран чисто машинально. А там высветилось…

«Ты уже уломал свою Витаминку на свадьбу? Нам очень нужно, чтобы ты на ней женился, Егор! Не упусти мяч!»

И все…

Мне захотелось выбросить телефон в море, словно это была какая-то гадкая, противная склизкая медуза.

Зачем я посмотрела на экран? Зачем?

Лучше мне было ничего не знать.

Вышла бы замуж, была бы счастлива. Ну и что, что ему почему-то там нужно на мне жениться?

Интересно, почему?

Для имиджа, что ли? Чтобы отогнать от него всех чудо-уток? Чтобы вопросы со Снежаной закрыть окончательно?

Почему?

Почему на мне нельзя просто жениться, потому что я достойна и любима?

Егор и дети бегают по берегу, кричат, довольные, счастливые. А я сижу на теплом пледе, подобрав под себя ноги и чувствую, как по щекам бегут слезы.

Может, на мне проклятье какое-то? Венец безбрачия? Может, поэтому мне не везет? И маме не везло? А вдруг это и Ярославе передастся? И она тоже будет одна, несчастная в любви?

- Виталина… можно я с тобой посижу?

Отец подошел так бесшумно, или просто у меня в ушах гул от слез?

- Ты плачешь?

- Нет, просто ветер.

Вспоминаю встречу в парке, когда Егор застукал меня с Матвеем.

«Моя мама никогда не плачет! Она не женщина, она Витаминка»…

Если бы мне тогда удалось сбежать? Что было бы с нами?

Смогла бы я сохранить секрет? И стоило ли это делать?

Стоило ли вообще столько лет бежать от своих чувств?

Перед глазами снова то сообщение, которое я прочитала в телефоне у Стены.

«Ты уже уломал свою Витаминку на свадьбу? Не упусти мяч!»

Я просто гол, который нельзя пропустить? Тот самый последний мяч в серии послематчевых пенальти?

- Виталина, дочка…

Внезапно очень, очень хочется быть чьей-то дочкой! Хоть чьей-то! Пусть даже мужчины, которые не стоил моей мамы, не стоит меня! Но!

Поворачиваюсь и утыкаются ему в грудь.

- Ну, ну, девочка моя…

Хочу кричать, что я не его девочка! Что я только мамина! Но теперь разве есть в этом смысл?

- Поплачь, малышка. Поплачь. Знаешь, твоя мама не любила плакать. Считала, что это слабость. Непростительная. И всегда говорила, что это ветер.

Точно! Я помню. У меня это от мамы. Нет слез. Соринка в глаз попала, или ветер, или… лук злой.

- Она рыдала только на сцене. По-настоящему плакала. Я же ходил на ее спектакли несколько раз! Ах, как она играла Чеховскую Машу! Да, пусть театр небольшой, постановка слабая, но… А Лику, Арбузова? Ты только не бойся быть счастливым, мой бедный Марат…

Я забыла, как дышать. Он помнил! Помнил мамины любимые роли! Она столько рассказывал именно об этих спектаклях!

- На сцене она плакала. А я ей говорил, что пока я с ней она может реветь сколько угодно. Она смеялась, говорила, что не будет. А мне… мне так хотелось, чтобы она заплакала хоть раз! Знаешь, я ведь когда уезжал, был уверен, что она меня не любит! Что ей все равно. Ну, был обеспеченный любовник – и нет. Будет другой. Злился. Дико злился! Хотелось… схватить ее, встряхнуть! Сказать – ну, давай же, поплачь! Поплачь и я останусь с тобой.

Чёрт, как он может так врать?

Я резко отстраняюсь, отпихиваю его.

- Вы бы не остались! Не остались! Не смейте так говорить! Вы… не смейте делать маму виноватой! Она… она думала только о вас! И ждала вас!

- Прости меня, Виталина, прости…Я был молодым идиотом. Я правда думал, что ей все равно… Женился, уехал. Она мне еще на прощание открытку прислала. «Совет да любовь». А мне выть хотелось. Главное, если бы жена была дурная, может легче было бы. Но… Моя Элла хорошая.