Симон глотнул пива и решил хотя бы отчасти сказать монаху правду.

– Я лекарь и ищу, куда бы пристроиться, – пробормотал он.

– Так, лекарь, значит, – монах наморщил мясистый лоб, так что обозначились глубокие складки. – А где вы обучались, позвольте спросить?

– В… Ингольштадте.

Симон не стал упоминать, что уже через несколько семестров бросил учебу из-за нехватки денег, азартных игр и лени.

– Не так-то легко пробиться в местную гильдию лекарей, – продолжил он после некоторого раздумья. – Старики новичков выживают. А пока я жду испытаний в коллегии Регенсбурга.

– У вас есть рекомендации?

– Я… э… – Симон беспокойно полез в карман, словно мог наколдовать какой-нибудь важный документ.

Но чуда не произошло. Вместо этого он нащупал кошелек с противным мучнистым порошком.

«Порошок из лаборатории!»

Из-за всей этой суеты юноша его так и не изучил толком. Хотя для этого у него не было ни нужных инструментов, ни книг. В подземельях нищих он все равно этой загадки не разгадал бы.

Ему вдруг пришла в голову мысль. Симон вытащил мешочек из кармана и протянул его отцу Губерту.

– Рекомендаций у меня с собой, к сожалению, нет. Но, пока не начались испытания, почтенные экзаменаторы дали мне задание, – Симон состроил ученую мину. – До следующей недели я должен выяснить, что это за порошок. Вы случайно не знаете, чем это может быть?

Монах высыпал немного порошка на мясистую ладонь и понюхал.

– Хм, – он почесал лысину. – Синеватого оттенка, пахнет плесенью и смешан с пеплом…

– Поначалу я решил, что это жженая мука, – проговорил лекарь. – Но нет, здесь что-то другое.

Отец Губерт кивнул.

– Верно, другое. У меня даже есть предположение, что именно.

– Вы знаете? – Симон вскочил с табуретки. – Скажите, прошу вас!

Монах отложил мешочек на стол.

– Не торопитесь, мой юный друг. Глупо выйдет, если я ошибусь, а вы из-за меня перед коллегией опозоритесь… – Он задумчиво склонил голову. – К тому же экзамен вообще-то ваш, а не мой… Ну да ладно. – Он спрятал мешочек в карман. – Я помогу вам. Правда, мне потребуется время.

– Сколько? – нетерпеливо спросил Симон.

Губерт пожал плечами.

– День или два. Мне нужно удостовериться. Может, посовещаюсь с кем-нибудь.

Лекарь покачал головой.

– Столько я ждать не могу!

Монах задумчиво глотнул из кружки и вытер пену с губ.

– Можете пожить здесь это время. У меня тут комната есть, все равно пустует. Летом работы не так уж и много, да и я всегда рад компании. К тому же… – Он подмигнул. – Вы сами ведь говорили, что до экзамена еще неделя. Так что не торопитесь так. Я все делаю основательно. Не только пиво.

Симон вздохнул.

– Хорошо. Подожду, только не здесь. Но обещайте мне, что не затянете с ответом!

Отец Губерт расплылся в улыбке.

– Даю слово епископского пивовара. – Он выдвинул ящичек из стола и достал оттуда клочок бумаги, перо и чернила. – В любом случае я выпишу вам грамоту, чтобы стражники у ворот вас пропустили. И пусть только попробуют вас задержать!

Отец Губерт быстро начеркал на документе несколько строк и приложил к нему епископскую печать. Потом свернул в трубочку и протянул Симону.

– Тому, кто вздумает шутить со мной, придется иметь дело с епископом. Хоть это болваны смогли усвоить, – проворчал монах. – Без пива Его преосвященство становится немного раздражительным… А теперь отведаем лучше свежих колбасок.

Он открыл один из котлов и вытянул из него связку розовых колбас. Монаха окутало паром, и он словно бы стоял на облаке.

– На что только не сгодится такой вот котел, верно? – Губерт понюхал плотно набитую баранью кишку. – А теперь скажите, что вы думаете об этом новомодном пройдохе Декарте?

Куизль проснулся от тихого шороха. Он приподнялся, застонал от боли и в первую секунду не понял, где находится. Все вокруг окутывал непроглядный мрак, и лишь впереди мерцала, постепенно расширяясь, полоска света.

Вместе с болью вернулись и воспоминания. Тойбер помог ему сбежать и привел в этот подвал под борделем. Что, если эта Доротея его выдала? И возле прохода теперь ждали стражники, чтобы снова отвести его в камеру?

В проход влезла сгорбленная фигура. Это был Филипп Тойбер. Он втащил за собой объемистый мешок, поставил его в углу и проворчал:

– Пока все спокойно. Твой побег, видимо, держат в тайне и обвиняют друг друга в разгильдяйстве. – Он тихо засмеялся. – Из этой тюрьмы сотню лет никто не сбегал! Но они недолго теряться будут, сегодня же начнется большая охота. Поэтому лучше бы тебе несколько дней тут пересидеть и не высовываться.

– Мне нужно разыскать Магдалену… – прошептал Куизль.

Он попытался встать, но боль в разбитых ногах была такой сильной, что Якоб снова сполз по стене.

– Для начала тебе нужно выздороветь.

Тойбер порылся в мешке и вынул из него свиную ножку, хлеб, кусок сыра и запечатанный кувшин с вином.

– Вот, поможет набраться сил. Покажи-ка мне свои ноги…

Он принялся натирать мазью его голени, а Куизль впился зубами в свинину, так что жир потек на бороду. После стольких дней на жидкой похлебке и плесневелом хлебе жесткое мясо казалось манной небесной. Палач буквально чувствовал, как силы возвращаются в покалеченное тело.

– Мой сын разыскал твою дочь и передал ей письмо, – проговорил Тойбер, не отрываясь от работы.

Якоб прекратил жевать.

– Как она? – спросил он. – Никуда не вляпалась?

Филипп засмеялся и покачал головой.

– Кто бы спрашивал… Думаю, все у нее хорошо. Мой сын встретил ее с этим лекарем у сгоревшей купальни. С ними было еще несколько нищих, и они, похоже, смогли что-то выяснить.

– А где она теперь?

Палач Регенсбурга пожал плечами.

– Не знаю. Но раз уж она связалась с этими нищими, то смогу выяснить. Я из них много кого в колодки запирал, клеймил или плетьми из города гнал. Хотя некоторых и просто так выпустил, так что за ними должок.

– Черт возьми, что ты намешал в эту мазь? – спросил вдруг Куизль и сморщил нос. – Воняет, как трехлетний жир.

– Семейный рецепт, – ответил Тойбер. – И не надейся, что я вот так тебе все и выложу.

Несмотря на боль, Якоб попытался ухмыльнуться.

– Я лучше целый год буду отвар из мать-и-мачехи глотать, чем твоими рецептами пробавляться, мясник ты старый. В Шонгау я этим даже скотину мазать не стал бы.

– Да я уж понял, что из нас двоих ты умник еще тот, – проворчал Филипп. – Повернись, руку посмотрю. Сильно болит?