Венецианец приподнялся и пригладил усики.

– Я что-нибудь попробую, да. Но хватит говорить о политике. Лучше побеседуем про… amore. – Он притянул Магдалену к себе и поцеловал ее в щеку.

Девушка вскочила как ошпаренная и влепила венецианцу звонкую пощечину.

– Что на вас нашло? – вскинулась она на него. – Думаете, меня купить можно? Я знахарка, а не шлюха!

Лицо Сильвио стало еще бледнее.

– Синьора, прошу простить меня. Я просто думал, что вы и я…

– К черту синьору! Если вы увидели во мне одну из своих любовниц, то здорово просчитались. Я, может, и дочь палача, может, и грязная, неприкасаемая и дерьмо с улиц выгребаю, но я не шлюха. Зарубите себе на носу, похотливый вы мужлан!

Магдалена развернулась и, встряхнув волосами, направилась к выходу. В дверях она снова обернулась и сверкнула на Сильвио глазами.

– Отвар пейте три раза в день по стакану. И пусть кто-нибудь из любовниц сменит вам утром повязку. Надеюсь, она к этому времени присохнет и ее отдирать придется. Выздоравливайте.

Дочь палача захлопнула дверь и оставила Сильвио в одиночестве разглядывать с разинутым ртом свое ошарашенное лицо в зеркале.

Коричневая ряса францисканца развевалась на ходу, и Симон с трудом поспевал за монахом. Лишь изредка отец Губерт останавливался, чтобы глотнуть вина из бурдюка и поделиться с юношей своими философскими измышлениями.

– Конечно, Вильгельм Оккам прав в своем утверждении, что Иисус и его последователи не владели никаким имуществом, – пропыхтел монах и вытер вино с губ. – Но вы только подумайте, что это значило бы для церкви! Если у пастыря нет за душой ни гроша, то у овец-то и подавно… И вся эта роскошь была бы не чем иным, как ересью!

Он показал на роскошные фасады епископской резиденции, куда они направлялись. Расположенная рядом с собором, она представляла собой собственное небольшое государство, отделенное высокими стенами от города, кайзера и курфюрста.

– Но ведь церковь и на благие дела немало денег потратила, – прохрипел Симон и постарался идти вровень с монахом.

Отец Губерт отмахнулся.

– Куча икон в золотых оправах, что пылятся по монастырским архивам, роскошные алтари да статуи, от которых у прихожан челюсть отваливается… Вот мне лично простой народ гораздо ближе. Даже в борделях помнят о слове Божьем! Но попробуйте сказать об этом епископу. Ну да, с ним хотя бы можно поспорить, не опасаясь, что он тебя на костер отправит.

Возле громадных ворот дежурили два епископских стражника, вооруженные алебардами. Францисканец шел прямо на них. Симон остановился в нерешительности, и монах нетерпеливо на него оглянулся.

– Что такое? – спросил отец Губерт. – Вам не по душе завтрак из поджаренной колбасы и кружечки холодного пива?

В животе у лекаря призывно заурчало. Он уже и забыл, когда в последний раз ел, поэтому неуверенно двинулся вслед за монахом. Что он, в конце концов, терял? Магдалена наверняка развлекалась сейчас с этим недоросликом, так что обед у епископа Симон вполне мог себе позволить. Опасность быть узнанным в обществе францисканца равнялась нулю. К тому же юноше любопытно было узнать, какой пост отец Губерт занимал при епископе. Во всяком случае, в городе толстяка-монаха явно знали многие.

Стражники кивнули отцу Губерту и пропустили обоих. Монах ответил на их приветствие широкой ухмылкой.

– С этого момента городская стража нам не страшна, – проговорил он заговорщицки. – Это территория епископа, с собственным судом и тюрьмой. Здесь этому ночному сброду делать нечего.

– В самом деле?

По лицу Симона пробежала тонкая, едва заметная улыбка. Визит в резиденцию епископа принимал совершенно неожиданный оборот.

– А если, скажем… вор или поджигатель попросит у вас убежища? – спросил он осторожно.

– Тогда епископ, скорее всего, это убежище ему предоставит, – ответил Губерт. – Как минимум чтобы городу насолить. Но стражники у ворот свое дело знают, и сомнительным личностям попасть сюда непросто. Иначе от них тут отбоя не будет.

– Разумеется, – Симон понимающе покивал.

Они прошли под каменной аркой в засаженный деревьями тенистый двор. Примерно на сотню шагов к востоку тянулись хозяйственные постройки, справа за стеной высилась громадина собора, и вся обстановка напоминала внутренний двор крепости. Отец Губерт уверенно пересек двор, затем свернул налево и в конце концов остановился перед массивной дверью. В воздухе витал специфический аромат, которого Симон сразу определить не сумел: приторный и тяжелый, как пахло старое пиво, слишком долго простоявшее под солнцем.

Францисканец вынул из-под рясы большой ключ, отворил дверь и, сдержанно поклонившись, жестом указал внутрь.

– Мои владения, чувствуйте себя как дома.

Строение по высоте могло посоперничать с любой башней. Симон вошел внутрь: всюду стояли громадные чаны, от некоторых поднимался пар и куполом клубился под потолком. Вдоль стен одна на другой высились бочки с гербом епископа, а посередине стоял гигантский медный котел. Было настолько жарко, что рубашка Симона вмиг пропиталась потом.

– Пивоварня… – отметил он не без удивления.

Отец Губерт кивнул с гордостью.

– Епископская пивоварня. В том году только выстроили, на развалинах древнеримской башни. И я могу смело заявить, что мы варим лучшее пиво во всей Баварии.

– Ну а вы… – начал Симон.

– Главный пивовар епископа, – закончил за него отец Губерт. – И будь я проклят, если не лучший, какого только смог отыскать епископ. Его преосвященство любит пиво, особенно мое.

Он усмехнулся и наполнил две кружки для себя и лекаря.

– Поэтому я, возможно, и могу позволить себе чуть больше, чем остальные служащие. Епископ скорее воскресную службу пропустит, чем лишнюю кружечку с утра. Будем здоровы.

Он протянул Симону пенную кружку. Лекарь глотнул и поднял брови в приятном удивлении – пиво действительно было превосходным: холодным, приятным на вкус и с точно выверенным хмелевым оттенком.

– Неплохо, не правда ли? – Францисканец заговорщицки подмигнул. – Это белое пиво. Не произносите ни слова! Вообще-то в Баварии его разрешено варить только курфюрсту. Так что же, одному лишь Его высокопревосходительству наслаждаться столь замечательным варевом? Это просто возмутительно.

Он сделал щедрый глоток и громко рыгнул.

– Давайте-ка присядем, и вы расскажете, что привело вас, ученого, в Регенсбург. – Отец Губерт показал на шаткий стол и две табуретки возле парового котла. – Да будет вам известно, что, помимо пивоварения, я занимаюсь и другими науками и теориями. Вильгельм Оккам, Фома Аквинский, или же светские ученые, Бэкон и Гоббс, например. – Он вздохнул. – Здесь меня окружают провонявшие солодом тугодумы. Поэтому я всегда рад побеседовать с единомышленником. Так что вас сюда привело?