Степан вернул глазам человеческий вид, сплюнул и отвернулся.

– Зачем ты Ловец искала? А? – вдруг начал он по-новому. – Очень Хранителем стать хотелось? Да?

– Нет. Очень жить хотелось! – Беседа перестала меня радовать, и внутри появилось странное раздражение. – Свободы очень хотелось! И если ты считаешь, что я готова обречь себя на заточение под магическим занавесом, изо дня в день думая, что жизнь проходит мимо меня, а я сижу в замкнутом пространстве, то ошибаешься! Я страдаю клаустрофобией, и мне не нужна твоя проклятая Ианса! Я просто на лошадь сесть не могу, а так бы давно сбежала отсюда!

Я развернулась, поскользнулась и лишь чудом избежала позорного падения, едва не испортив завершающий штрих в нашей беседе. Степан довольно хмыкнул.

– Лучше бы поддержал! – рыкнула я. – Всему же есть предел! Я, между прочим, серьезно ранена!

– По заслугам, – отозвался он, все же подхватывая меня под локоть больной руки так, что все тело свернуло от боли.

– Ох ты аспид! – взвизгнула я, отшатываясь.

– Прости. – Он перехватил меня за талию, бесстыдно прижав к себе.

– Да ничего, переживу.

Чувствуя небывалое злорадство, я навалилась на мужчину всем своим весом здорового барана, едва ноги не поджала над землей. Так мы поднялись на высокое, слегка покосившееся крылечко, а в сенях, уперев руки в бока, нас уже встречала Матрена.

– Ты чего пришел? – прошипела она, наступая на нас, что даже я испугалась. Женщина подхватила меня под локоть и с силой усадила на широкую лавку между ведер. Я шлепнулась, расплескав ледяную воду на пол и на порты.

– Остынь, знахарка! – вдруг тихо произнес Степан.

Они изменились оба одновременно: и теперь уже смотрели друг на друга змеиными зеленовато-коричневыми глазами, а у Матрены из-под приоткрытых губ высунулось черное раздвоенное жало вместо языка.

Мама дорогая! Пожалуй, на сегодня хватит с меня впечатлений!

В глазах помутнело, я поняла, что окно напротив медленно расплывается, превращаясь в единую со стеной серую массу.

– Господа, – едва слышно прошептала я, – мне, кажется, не очень хорошо.

Простреленную ногу свело, а на облегающей штанине неожиданно проявилось красное кровяное пятно.

«Господа» никакого внимания на меня не обращали, готовые наброситься друг на друга как голодные драконы.

– Ты же знаешь, – шипела между тем Матрена, – это как в предсказании: ей достанется Ловец и для нее народится великий дракон. Это девчонка– спасение нашего рода!

– Эй, вы! – Перед глазами стало совсем темно, я судорожно вздохнула.

– Какое она спасение? – спорил Степан. – Она украла его. Ловец не искал ее, он не предназначен ей! Она чудом прошла весь путь и нечаянно прочитала заклинание! Глянь на нее, она же воровка! Понимаешь?

Тут они действительно на меня глянули. Матрена охнула и кинулась ко мне:

– Всевышний, говорила же тебе: вставать еще рано! Так ведь нет, дурная голова ногам покоя не дает!

– Все нормально, – прохрипела я, – все в полном порядке! – Степан, кажется, растерялся и стал метаться по сеням, то приоткрывая постоянно закрывающуюся дверь, то пытаясь подхватить меня под простреленную руку. – Уйди! – рявкнула я неожиданно громко, сама изумившись. – Мне покой нужен, бес ядовитый!

Покоя по крайней мере в этот вечер я не увидела. После ухода расстроенного Степана в избу Матрены пришла делегация от местного Совета старейшин. Познакомиться с ними – чести не имела, но злой спор, приглушенный закрытой дверью в спальню, я все же расслышала. Весь разговор сводился к тому, что эти самые старейшины требовали предъявить меня, дабы различить, являюсь ли я Хранительницей и стоит ли из-за моей персоны тревожить Верховную, или же можно будет провести ритуал как обычно. На что Матрена ответила емко и цветисто:

– … старые, а как вы… вашу матушку, собираетесь различить, Хранительница ли она, без Верховной?

В кухне повисло сконфуженное молчание, а потом в сенях раздались дружные шаги и громко хлопнула входная дверь.

* * *

В ночь Нового года – «перелома годов», как ее называли Хранители, Матрена повела меня в деревню. С вечера зарядил снег, сыпавший буквально стеной, на глазах заметавший и без того плохо расчищенную дорогу до основного поселения. Он попадал в лицо, прилипал к ресницам, чтобы через мгновение растаять и стечь за шиворот. Шли мы медленно, я откровенно хромала и жалела, что не взяла с собой порядком надоевший костыль. Страх судорожно прижимался ко мне, обнимая за шею и оттягивая здоровую руку. Матрена шагала рядом, готовая в любой момент поддержать под локоть или, на худой конец, схватить за шкирку, и постоянно поправляла мою съезжающую на глаза шапку.

Празднество и гуляния начинались сразу после полуночи – это было время долгожданного пробуждения Верховной. Над этими людьми неизвестный дух имел огромную власть. Его боялись, обожали и верили в его предсказания безоговорочно. Сюда, в Иансу, за благословением съезжались Хранители со всей Окии. Мы брели по пустынным улицам, изредка встречая припозднившихся прохожих, и те резко останавливались и провожали нас недобрыми змеиными взглядами, пробирающими до костей. Рядом с Храмом уже толпился возбужденный народ, в воздухе витал странный нервозный дух. Стоило нам ступить на площадь, как стали пробиваться шепотки: «Вон она, пришлая!» «Пришлая здесь!»

– За что они меня так ненавидят? – едва слышно прошептала я, не сбавляя хода.

– Потому что ты человек.

– Я не обычный человек, – хмыкнула я, – а ясноокая. Разницу, надеюсь, объяснять не надо?

– Ты просто не такая, как они, в тебе нет их крови, – дернула плечом Матрена, – и с этим придется смириться всем окружающим.

Толпа расступалась, буравя меня тяжелыми взглядами.

«Глянь-ка, Ноэль к ней прижимается!» – услышала я змеиный шелест за спиной.

Без заминок и препятствий мы с Матреной прошли к самому входу в Храм, где нас ждали наряженные в белые одежды седовласые старцы.

– Скоро полночь, – произнес один без приветствий. – Верховная вот-вот проснется, девушка должна войти в Храм сама.

Я кивнула. Черт его знает, что меня ожидает внутри этой мрачной башни. Может, на самом деле там притаился Степан с острым мечом, готовый перерезать мне глотку?

Старцы разошлись, открывая мне путь к темным тяжелым дверям.

– Иди. – Матрена подтолкнула меня в спину.

Я сделала шаг, оглянулась.

– Демона-то оставь, – услышала я поспешный оклик и попыталась отодрать вцепившегося в душегрейку Страха. Тот завопил так надрывно, что мне заложило уши, а площадь содрогнулась.

И в этот момент откуда-то сверху налетел поток холодного воздуха. Вверх взмыл снег и длинные полы одежд, а шапки смело с голов. Толпа отступила на шаг и дружно ахнула, прикрывая лица. Я задрала голову – наверху башни ожил дракон. Он взмахивал тяжелыми крыльями и беззвучно разевал пасть, пытаясь выудить из каменной глотки огненный шар. Храм между тем внезапно засветился тысячами огней, и на его сложенных из ровных плит боках загорелась замысловатая вязь слов Ловца: «Ич парадис дрэкон, чо парадис су камер!»