– Степа, будь другом, помоги мужикам, а я схожу, с нашим спасителем познакомлюсь.

– Может, мне с вами? – засомневался Гаврилов, многозначительно кивнув на висящий на плече автомат, но капитан помотал головой.

– Справлюсь. Грузитесь, сам же сказал, что уходить нужно, немец по дорогам постоянно ездит, не ровен час, нарвемся. Максимум пять минут – и нас тут нет, как не было…

Незнакомец не стал дожидаться, пока Александр подойдет к бронетранспортеру, и двинулся навстречу. Теперь уже можно было рассмотреть, что одет он в форму батальонного комиссара – гимнастерку с красными звездами на рукавах и парой шпал на петлицах и заправленные в донельзя пыльные хромовые сапоги синие бриджи. Гимнастерка была перепоясана портупеей, на поясном ремне которой висела незнакомого вида кобура, определенно не отечественная, и капитан на всякий случай внутренне напрягся. На вид незнакомцу было лет сорок или около того.

Остановившись в паре метров, Захаров первым козырнул:

– Капитан Захаров, тридцать третий истребительный авиаполк. Сбит в бою, пробираюсь к линии фронта. Со мной трое артиллеристов из седьмой противотанковой бригады, один из них тяжело ранен.

– Батальонный комиссар Дубинин, Особый отдел штаба корпуса, – представился в ответ тот, кинув руку к пыльному и местами исцарапанному козырьку фуражки. И, улыбнувшись, добавил, кивнув в сторону застывшего за спиной пилота бронетранспортера: – Смотрю, у вас и собственный броневик имеется? Богато живете, товарищи истребители-артиллеристы!

– Никак нет… ну, то есть да, имеется, но он не наш… в смысле, не мы на нем приехали… – Александр окончательно запутался, не зная, как правильно объяснить.

Комиссар нахмурился:

– Что значит, ваш – не ваш? Доложите четко… впрочем, отставить, нужно уходить отсюда поскорее. Идите к своим людям, я сейчас, нужно пулемет и вещи забрать. Ну, что застыл, капитан? Ждешь, покуда фрицы понаедут? Бегом марш!

Возвращаясь к бронемашине, в которую уже заканчивали грузить раненого лейтенанта, Александр размышлял, что делать, если странный комиссар сейчас возьмет да скроется в лесу. Ну, не искать же его? И кобура у него странная какая-то… хорошо б документы проверить, но не скажешь же старшему по званию, да еще и сотруднику Особого отдела корпуса, мол, документики не покажете? С другой стороны, он всех их от неминуемой гибели спас, значит, точно свой, советский.

Впрочем, волновался летчик зря: Дубинин появился уже через минуту. Теперь на его плече стволом вниз висел пулемет Дегтярева, а левая рука сжимала рукоятку небольшого, но, судя по всему, довольно тяжелого металлического чемоданчика. Заметив вытянувшихся при его приближении старшину Головко и сержанта Гаврилова, нетерпеливо махнул рукой:

– Здравия желаю, товарищи красноармейцы! Отставить! После будем знакомиться, сейчас нет времени. Лезьте внутрь, да поехали, карта у меня имеется, покажу, куда ехать. Пулемет мой кто-нибудь захватите, несподручно с такой бандурой через люк лезть.

С трудом разместившись в рассчитанном на четырех человек десантном отсеке, тронулись, стараясь поскорее уйти подальше от места боя. Тело погибшего ефрейтора оттащили с дороги в лес – времени хоронить павшего товарища не было. Так и не пришедшего в сознание Сазова пришлось усадить, подложив под голову свернутый брезентовый чехол, поскольку в лежачем положении он занимал слишком много места, а самодельные носилки приторочить снаружи. Развернув на колене карту, Дубинин несколько минут изучал нанесенные на ней тактические значки, затем удовлетворенно кивнул и наклонился к сидящему за рулем Баранову, отдавая мехводу указания. Тот кивнул в ответ и прибавил скорость, высматривая через передние и боковое смотровые окошки обещанный комиссаром съезд с дороги. Минут десять ехали молча: бронетранспортер двигался на максимальной скорости, и внутри было слишком шумно для разговора – не кричать же? Затем Баранов высмотрел что-то впереди и, притормозив, сделал знак комиссару. Дубинин высунулся поверх корпуса, глядя в указанном направлении, и кивнул:

– Молодец, боец, глазастый! Съезжай с шоссе, там грунтовка должна быть. Если телеги проходят, то и мы уж как-нибудь протиснемся. Крюк, конечно, приличный выходит, но зато точно ни на какую колонну не напоремся. Главное, чтобы горючего хватило. Только езжай не торопясь, мало ли что впереди.

Бронемашина свернула на скрытую зарослями узкую лесную дорогу, судя по ширине колей и характерным отпечаткам подков между ними, используемую исключительно гужевым транспортом, да и то нечасто. Скорость упала километров до двадцати в час, зато в десантном отделении стало гораздо тише. Переваливаясь из стороны в сторону, пятитонный бронетранспортер неторопливо покатил куда-то на северо-восток. По бортам скребли ветви растущих на обочинах деревьев, порой колеса с почти неслышимым в гуле мотора хрустом подминали придорожные кусты. Комиссар прав: встречи с немцами, которых тот отчего-то называет «фрицами», здесь можно особо не опасаться. На бронемашине еще протиснешься, а вот танк уже не пройдет. И сверху петляющую по лесу грунтовку скрывают смыкающиеся кроны деревьев, так что и с самолета их не обнаружат. Видимо, Дубинин пришел к такому же выводу – напряженный до того взгляд особиста слегка потеплел, расслабляясь. Оглядев прижавшихся друг к другу красноармейцев, он хмыкнул:

– А царицу полей с морячками куда подевали?

– Простите, товарищ батальонный комиссар? – на правах старшего по званию переспросил сбитый с толку Захаров. – В каком смысле, подевали?

– Ну, я вот гляжу, тут у вас полное единение родов войск – танкисты, артиллерия, военно-воздушные силы, контрразведка – все в наличии. А вот пехотинцев с моряками не наблюдаю. Непорядок…

Едва не брякнув «исправим», комэск догадался, что, несмотря на совершенно серьезное выражение лица, тот шутит. Понаблюдав за лицом пилота пару секунд, комиссар широко улыбнулся:

– Ладушки, пошутили, и хватит. Как старший по званию, принимаю командование над нашей мотоманевренной группой. Вот теперь давайте знакомиться, ехать нам, по моим прикидкам, в этом таксомоторе долгонько. Кстати, что с раненым?

Выслушав объяснения, он коснулся ладонью пылающего лба лейтенанта и понимающе кивнул:

– Ого… лекарств у вас, как я понимаю, нет? Ему б от жара хоть что-нибудь выпить, а то не доедет ведь до госпиталя.

– Нет, – вздохнул Захаров. – В аптечках у тех парашютистов, которых мы в лесу перебили, были какие-то таблетки и порошки, но надписи-то все по-ихнему, а у нас никто языка не знает.

– Парашютистов? Не слабо, чувствую, вам есть о чем порассказать. А вот языки нужно было учить, по крайней мере язык наиболее вероятного противника. Нехорошо, товарищи. – Он на несколько мгновений замолчал, размышляя о чем-то своем, затем продолжил: – Ладно, давайте по порядку. А с лекарствами я разберусь, полечим лейтенанта. Я – батальонный комиссар Дубинин, Особый отдел штаба корпуса. Как и почему я здесь оказался, вам знать не нужно. Чтобы никаких недомолвок между нами не было, попрошу ознакомиться с моими документами и предъявить свои. – Комиссар полез в карман гимнастерки, остальные тоже зашевелились, доставая красноармейские книжки. – С капитаном я уже знаком, остальным – доложиться. Только кратко, без лишних подробностей. Ну и приключения ваши героические обрисуйте, пока тоже вкратце. Подробно уже у своих станем разбираться. Поскольку лейтенант у нас временно недееспособен, начнем со следующего по званию. – Он взглянул на старшину Головко: – Докладывайте, товарищ старшина…