– Давай, – кивнул я, принимая хлеб и воду.

– Простите, товарищ батальонный комиссар, больше ничего не было! – извинился парень.

– Нормально! – похвалил я, откусив от булки. Хлеб оказался довольно свежим. – Можешь идти!

Гэбэшник лихо развернулся через левое плечо и уже поднял ногу, чтобы рубануть строевым шагом, как мне пришла в голову новая мысль.

– Стоять! – скомандовал я.

Парень по инерции успел сделать два шага, но тут же развернулся назад.

– Нам дорога дальняя предстоит, а у меня никаких запасов. Принеси флягу с водой и пару банок консервов. Можно еще сухарей. Вот теперь ступай!

Гэбэшник снова по-строевому развернулся и быстрым шагом отправился выполнять приказ. Не успел я сжевать хлеб и выпить прямо из графина теплую воду, как дверь распахнулась и на пороге появился взъерошенный Харитонов с «дегтярем» в руках.

– Товарищ батальонный комиссар! Надо срочно уходить – немцы в городе! – заорал сержант.

– Ну, блин, дождались светлого праздничка! – пробормотал я, нахлобучивая фуражку и подхватывая чемодан. – Машину-то хоть нашли?

– Так точно! Почти… – уже на бегу, ссыпаясь вниз по лестнице, ответил Харитонов. – Только… нам надо на склад… «полуторка» там!

Я на бегу перекинул ремень чемодана через плечо, чтобы освободить руку. Впрочем, что толку от моих рук? Отстреливаться от немецкой танковой дивизии из трофейного «Браунинга»? Внизу, возле барьерчика, молодой гэбэшник, принесший мне хлеб и воду, уже с автоматом на груди, сунул мне вещмешок с чем-то тяжелым. Я благодарно кивнул, не останавливаясь, и проскочил следом за сержантом на выход. На улице стало слышно, что где-то на окраине города стреляют одиночными. Похоже, что из винтовок. Затем раздался звук, словно там рвали ткань – должно быть немецкий пулемет «МГ», у него скорострельность чуть не в тысячу выстрелов в минуту. Ему ответил неторопливым «ду-ду-ду» наш «Максим». Потом грохнуло подряд несколько взрывов. Бой разгорался…

Харитонов целеустремленно пер вверх по улочке, как кабан во время гона. А мне все никак не удавалось поймать колотящий по заднице чемодан – мешал зажатый в руках мешок с продуктами. Вдруг откуда-то из ворот выскочил Лерман и махнул нам рукой. В небольшом дворике, окруженном сараями с большими воротами, стояла «полуторка» с откинутым задним бортом.

– Сюда, товарищ… – задыхаясь то ли от бега, то ли от волнения, крикнул следак, указывая на грузовичок. Словно где-то поблизости находился альтернативный транспорт или я мог пробежать мимо автомобиля.

Харитонов запрыгнул в кузов с разбега, спортсмен хренов, и протянул мне руку. Мне потребовалось гораздо больше времени: я сдуру попытался залезть «как был» – с чемоданом на ремне и мешком в руках. Пока наконец не сообразил сперва закинуть багаж, а уж потом лезть самому. Лерман суетливо топтался рядом и, как только мы с сержантом оказались в кузове, поднял опущенный борт и лязгнул стопором.

Похоже, что водитель только этого и ждал – он рванул задним ходом с таким ускорением, что мы с Харитоновым повалились на доски платформы, а проклятое алюминиевое изделие заокеанских «чемоданостроителей» на приличной скорости пролетело полтора метра от переднего борта и с силой врезало сержанту по ноге. «Полуторка» выскочила на улицу, Лерман махнул рукой и кинулся к зданию управления. Водила «дал тапок в пол», и наш самобеглый экипаж, завывая на высокой ноте маломощным движком, бодро покатил к выезду из города – по сторонам почти сразу начали мелькать одноэтажные домишки.

– Сержант, скажи мне, а чего это ваш следак такой… пожилой? – почти сразу, как лейтенант скрылся из виду, спросил я Харитонова. Уж больно мучил меня вопрос явного несоответствия возраста и звания Лермана.

– Так он же из последнего партпризыва! – ответил сержант, словно этот термин что-то мог мне объяснить. – А до этого он учителем русского языка в школе работал.

– Ага! – глубокомысленно сказал я и продолжил опрос: – А почему на площади ты так целенаправленно ко мне подошел?

– Так вы, товарищ батальонный комиссар, оказались там единственным военным.

– И что? Это не наказуемо! – пошутил я.

– У нас городок маленький, каждый чужак на виду. К тому же у вас на гимнастерке и шароварах повреждения, похожие на дырки от пуль. А следов крови не видно. Тоже подозрительно!

«Так вот на чем прокололся Штирлиц! – мысленно я поаплодировал наблюдательности сержанта».

Минуты две я тешил себя иллюзией, что нам удастся вырваться, но реальность грубо разрушили построенные «воздушные замки» – у последних домов улицы нам наперерез выскочили два мотоцикла, один из которых оказался с пулеметом.

Первая очередь прошла выше «полуторки», заставив нас с Харитоновым вжаться в доски платформы. Вторая очередь пришлась точно поперек кабины, видимо сразу убив водителя – грузовичок вильнул в сторону, протаранил хлипкий штакетник приусадебного участка, промчался по грядкам и врезался в какой-то сарайчик.

Тут меня снова удивил сержант – он, злобно выругавшись, передернул затвор «дегтяря», встал в полный рост и начал стрелять по мотоциклистам. Те, естественно, не преминули ответить. Секунд двадцать шла активная перестрелка – с той стороны пулемету активно помогали две или три винтовки. От деревянных бортов кузова летели щепки, вокруг противно жужжали пули, над головой короткими очередями грохотал ручник, а я всё еще скреб клапан кобуры, тщетно пытаясь выудить «Браунинг».

Но бой закончился быстрее, чем я успел достать пистолет, – Харитонов, громко ойкнув, вдруг стал заваливаться прямо на меня. Я машинально подхватил его обмякшее тело, положил лицом вверх и понял, что сержант отходит – вокруг двух отверстий в груди гимнастерка стремительно пропитывалась кровью, губы парня синели, глаза закатились под лоб. Растерянно оглянувшись, словно ища поблизости медицинскую помощь, я непроизвольно подумал, имея в виду не погибшего гэбэшника, а себя: «Вот и всё – отлетался, сокол!»

Неподалеку раздалось несколько возгласов на немецком – фрицы явно подбирались поближе, беря «полуторку» в кольцо. «Нет, суки, так просто вам меня не взять!» Я медленно протянул руку к кобуре. На этот раз клапан открылся быстро, и пистолет сразу прыгнул в руку. Осталось только встать, как только что сделал Харитонов, но ноги словно отключились – мозг отдавал команду, а тело не слушалось. Наконец, стиснув зубы, я буквально взметнулся над простреленным в десятке мест бортом кузова. И немедленно встретился глазами с фашистом, пробирающимся через кусты смородины в пяти-шести метрах от меня.

Похоже, что мое появление оказалось для фрица полной неожиданностью – он буквально замер на месте. Чем я и воспользовался, вскинув «Браунинг» и всадив во врага две пули. Почему-то так получилось, что попал я (а на таком расстоянии трудно промахнуться) именно в голову. Не успела сбитая прошедшей навылет пулей каска упасть на землю, как я развернулся и уставился на второго немчика, заходящего с другой стороны. Тот уже вскидывал винтовку, и я опередил его на какую-то долю секунды, первым выстрелом попав точно в расстегнутый вырез воротника кителя. Фашист опрокинулся на спину, заливая грядки вокруг себя фонтаном крови из пробитого горла, а я, крутанувшись на месте, оценил обстановку.