После освобождения Парижа в августе 1944 года Вальдемар Жорж вернулся в столицу и первое время жил у архитектора и скульптора Андре Арбюса (André Arbus, 1903–1969) на авеню Матиньон. Он возобновил свою деятельность, присоединившись к редакции издаваемой Движением сопротивления газеты Résistance. La Voix de Paris [«Голос Парижа»]. Одна из его первых статей, посвященная возобновлению работы Лувра, исполнена непоколебимой веры в Париж, в столицу вечной Франции408. Однако порой ему приходилось горько разочаровываться: так, в сентябре 1944 года он увидел, что в редакции журнала Beaux-arts, где он провел столько лет своей творческой жизни, на стене все еще висел портрет маршала Петена — Вальдемар Жорж тут же сорвал его и порвал на куски.

Мысли о тех, кто не дожил до освобождения Парижа, не давали ему покоя, что отражалось и в его репортажах:

Прекрасный вернисаж. Прекрасная выставка. Вся атмосфера напоминает о мирном времени. Весь этот шум, весь этот поток искренних или ложных любезностей. Хорошо ли это, плохо ли? Я не знаю. Но я убежден, что если бы посреди этой парижской толпы, посреди ее радостного праздника, появился бы кто-то из депортированных, чудом избежавший немецкой неволи, он явно помешал бы их веселью409.

Он начинает работать над книгой «Les Juifs et la Civilisation» [«Евреи и цивилизация»], по всей видимости, так им и не завершенной и не опубликованной. Сохранившиеся фрагменты рукописи этой книги свидетельствуют о том, что под влиянием Второй мировой войны и Холокоста Вальдемар Жорж существенно пересмотрел свои взгляды на судьбу народа, к которому он по факту рождения принадлежал:

Мы должны доказать, что те, кто пытался нас уничтожить, уничтожали сами основы, сами принципы цивилизации, представителями и носителями которых являются евреи. Мы все необыкновенно счастливы, что вновь стали частью французского сообщества. Однако мы искренне считаем, что не предаем наши идеалы, заявляя во весь голос, что среди людей, которые составляют гордость Франции, были и французские евреи и что они не отказывались ни от своего происхождения, ни от своей веры410.

Вальдемар Жорж не закрывал глаза на то, что «руководители парижских галерей, которые теперь все пытаются реабилитировать себя, а скорее — отмыться, организуя различные мероприятия в пользу бывших участников движения сопротивления и людей, депортированных по этническим или политическим причинам, в свое время принимали активное участие во всеобщем погроме, то грабя, то скупая»411.

Тем не менее порой он был готов защищать тех, кто поступился принципами в тяжелое время. Он оправдывал их следующим образом: «Искусство должно оставаться свободным. Единственное преступление, которое может совершить художник, — это преступление против искусства»412.

Государство Израиль, его борьба за независимость и свободу, а в еще большей степени — его художественная жизнь, постоянно привлекали внимание Вальдемара Жоржа. Весной 1948 года он был среди тех, кто подписал опубликованное в выходившем в свет дважды в месяц прокоммунистическом бюллетене Droit et Liberté [«Право и свобода»] обращение в поддержку реализации положений резолюции № 181 о разделе Палестины, принятой Генеральной Ассамблеей ООН 29 ноября 1947 года413. Вальдемар Жорж был заместителем председателя французской Ассоциации друзей национального художественного музея «Бецалель» в Иерусалиме, причем и в этом качестве он оставался патриотом и защитником политических интересов Франции, которая, по его словам, «обладает законным правом на Иерусалим, святой город всего христианского мира и цитадель свободного народа»414. Будь это сказано в середине второго десятилетия XX века, когда великие державы того времени — Великобритания, Франция, Россия и Италия — вели тайные переговоры о переделе Ближнего и Среднего Востока после распада Оттоманской империи, закончившиеся в мае 1916 года подписанием соглашения Сайкса — Пико (впоследствии во многом нарушенного заинтересованными сторонами), это звучало бы более или менее оправданно, но в 1948 году, после принятия решения о разделе Палестины/Эрец-Исраэль и создании на ее территории двух независимых государств, еврейского и арабского, и выделении района Иерусалима как обособленного анклава под международным контролем, подобные претензии были вопиюще неуместными. Вальдемар Жорж не мог не осознавать это, но, по всей видимости, как и многие другие еврейские интеллектуалы диаспоры, делавшие подобные в немалой степени гротескные реверансы, писал эти строки, дабы избежать возможных обвинений в «двойной лояльности», в поддержке новосозданного Государства Израиль в ущерб своей верности Французской Республике.

Он принимал участие в организации в Париже ряда еврейских и израильских выставок, в частности состоявшейся в октябре 1949 года в Galerie Hermann выставки «Гуаши Хаи Шварц. Живопись Израиля», открытой в мае 1955 года в галерее Марселя Бернхейма (Galerie Marcel Bernheim) при участии посла Государства Израиль выставки картин и акварелей Ицхака Френкеля (Френеля) и прошедшей в галерее «Ривьера» (Galerie Rivière) в феврале — марте 1960 года выставки «L’École Israélienne et l’École de Paris» [«Израильская школа и Парижская школа»], а также опубликовал в журнале Combat-Art целый ряд статей, посвященных еврейскому и израильскому искусству415.

Во вступительной статье к каталогу выставки Хаи Шварц (1912–2001), написанной спустя год после создания Государства Израиль, когда оно только-только выиграло войну за независимость, Вальдемар Жорж не жалел восторженных слов:

Израиль... исцелил нас, подобно тому как исцелил наших братьев, своих первопроходцев, крестьян и солдат, изгнав из нас всех наш наследственный недуг. Он одержал победу над духом диаспоры, духом гетто, духом «стены плача», духом тоски, над паническим страхом и скорбью прошлого. Он прочно пустил свои корни. Он уверенно стоит на своей земле, которую он вновь отвоевал для себя. Он знает, что еврейские танки открыли путь для тракторов и плугов. Он полон веры в свое светлое будущее416.

Вскоре после этого Вальдемар Жорж выступил организатором выставки еврейского народного искусства в маленьком музее на улице Соль (rue Saules), который стал предшественником Музея искусства и истории иудаизма, открытого в Париже в 1998 году. Кажется, никогда прежде (и, пожалуй, никогда впоследствии) дух еврейского национального возрождения не был таким значимым для Вальдемара Жоржа — к иудаизму он, впрочем, как и раньше, относился весьма прохладно.

В последующее десятилетие Вальдемар Жорж больше, чем когда-либо прежде, думал над вопросом, который сам он сформулировал в своей статье в Figaro в 1949 году: «Существует ли еврейское искусство?»417 В 1950-е годы он был постоянным автором журнала L’Arche [«Ковчег»], который издавался Fonds social juif unifié [Объединенным социальным еврейским фондом], сотрудничал с галереей «Зак», где регулярно проходили выставки художников еврейского происхождения. Эта галерея была основана в 1928 году уроженкой Польши Ядвигой Зак (Yadwiga Zak, 1885–1943), вдовой художника Евгения (Эжена) Зака; позднее ею руководил Владимир Райкис (Wladimir Raykis). В историю искусств эта галерея, просуществовавшая около сорока лет, вошла главным образом благодаря тому, что именно там в феврале 1929 года состоялась первая в Париже персональная выставка Василия Кандинского. В этой галерее проходили также выставки Марка Шагала, Жюля Паскина и других художников.