ставили мощные, поэтому по ним было сложно попасть, а когда попадут, так эти китайские снаряды от наших танков буквально отскакивают, так как у нас было совсем иное бронирование: там, где у британских или французских танков было слабое место, у наших стояла самая толща. Вы не поверите, но в первый день мы из одиннадцати наших танков в боевых действиях потеряли только один, да и тот с поля боя потом вытащили. Он заехал на минное поле, и там ему взрывом один каток выбило, вот и все боевые потери. А не боевые потери из десяти прочих танков были шесть машин. В те дни было холодно, на улице где-то под минус тридцать, а к ночи и под все сорок. Все двигатели на наших танках в те дни были импортные, и их полагалось после интенсивной работы студить. Так, десять наших танков проскочило под огнем противника в мертвую зону к их дотам, но потом шесть из них попросту не завелись на морозе. Вот такой казус! С другой стороны, они встали там этакими неподвижными огневыми точками и огнем пресекли все попытки китайцев передвигаться между их укреплениями. Помните, был такой фильм «Три танкиста» — там еще песня «Три танкиста, три веселых друга — экипаж машины боевой», так идея из этого фильма как раз появилась на основании этой короткой войны. Наши танки благополучно прорвались к китайцам, там в основном все заглохли, а пехоту к ним на подмогу китайцы пулеметными очередями отрезали. Зато и танкисты своими пушками китайцев прижали и не давали им передвигаться между дотами. Получилось что-то вроде анекдота:

— Кузьма, я медведя поймал!

— Так веди его сюда.

— Так он не идет.

— Тогда сам иди.

— Так он меня не пускает!»

И смех и грех.

А день зимой короткий, скоро стемнело, на улице мороз под все сорок градусов, мы смотрим, стоят наши танки у вражеских дотов, башнями вертят, но сколько они там простоят — пока у них все не промерзнет. Опять же при минус сорок сидеть в железной коробке, когда у тебя за соседней стеной в тепле миллион злобных китайцев, удовольствие малоприятное. Так что надо нам ребят из беды выручать, да и танки китайцам отдать никак нельзя, ибо они тогда были страшно секретные. Тут приходит приказ: всем молодым ребятам с хорошей физической силой и меткостью, кто не боится мороза — собраться для инструктажа у комполка, к которому наш госпиталь был на военное время приписан. Я всегда был здоровым, в бой рвался, да и перед Дашенькой захотел выпендриться, вот и пошел добровольцем. Там нас осмотрели, выбрали с десяток самых сильных, и чтоб руки обязательно были длинные, послали на фланг проходить инструктаж. Тут-то и выяснилось, что на всякую хитрую китайскую задницу есть наш народный русский прибор.

Китайцы очень не любят холода, и ближе к ночи наши дозорные обратили внимание, что из каждого китайского дота вверх тянется тонкая струйка дыма. В общем, не умели рисоеды нашего сибирского холода вытерпеть и поэтому грелись всю ночь вокруг своих печек. Так наша разведка их позиции вокруг по минным полям обошла и обнаружила лишь один китайский секрет, да и те замерзли все уже насмерть и лежали в дозоре, как куски льда. То есть китайцы сидели все в своих дотах, ощетинясь во все стороны пулеметами, да грели на огне свои ружья, потому что китайцы не умеют держать свои винтовки в порядке, они их чересчур смазывают, а на морозе оружейная смазка застывает и ружья уже не стреляют. Рецепт тут простой — надо затвор меньше смазывать, но тут надо со смазкою точную меру поймать, а у китайцев с этим делом беда, причем какая-то национальная. У всех трофейных китайских стволов всегда было или чересчур много смазки, или наоборот. Даже не знаю, в чем тут все дело. Поэтому на морозе китайцы затворы у оружия всегда греют, на тех самых печках, дым от которых в ночи за версту со всех сторон виден. Так у наших командиров возникла идея, что китайская печка — это такой же заход в китайский дот или блиндаж, что и открытая дверь. Нужно лишь изловчиться забросить гранату им в дымоход. Правда, для того чтобы это все сделать, нужно пробежать в сорокаградусный мороз по чистому полю через простреливаемую зону китайского пулемета, а потом гранаты в цель кинуть и вернуться назад за следующими. Дело это было опасное, поэтому всех просили три раза подумать, прежде чем решиться на этакое. Да мы ж комсомольцы, нам тогда море было по колено, так что все согласились.

И вот выходили мы по очереди в темноту — в одних валенках, светлом овечьем тулупе мехом наружу на голое тело, а на руках варежки на веревочке, в обоих кулаках гранаты. Товарищ выдергивает обе чеки, надевает на руки с гранатами варежки, и ты бежишь по степи прямо на китайское укрепление и струйку дыма из китайской печки высматриваешь. Увидел, выбежал на нужное расстояние, обе руки резко вниз. Варежки с кулаков падают, и ты со всей дури в сторону китайской трубы с замахом — с одной руки, а потом и с другой. Прибегаешь назад и слушаешь: если попал, то сзади грохнет так, что не ошибешься, ибо китайцы у печек грели не только затворы и руки, но и гранаты вместе со своими снарядами. Так что я потом лазил к ним в доты смотреть — страшное зрелище, там внутри этой консервной банки был будто фарш из тел, земли и железа. Если попал, переходишь к очередному доту, если не попал — наливают для сугреву и храбрости полстопки спирта, и бежишь еще раз. Я бегал раз десять, пару раз попал в цель — закидывал-таки в китайские дымоходы гранату. Меня за это потом наградили медалью и грамотой. Самое удивительное в этой истории то, что никто из нас, пока бежал с взведенной гранатой, не погиб, оступившись по дороге или случайно споткнувшись. И китайские пулеметы по нам промахивались. Немецкие камрады, которые все эти забеги видели, потом все хотели выпить с нами на брудершафт и говорили, что все это было как у Киплинга в «Книге Джунглей» — это и есть то самое, что Маугли называл «дергать смерть за усы». Я никогда до этого не читал «Маугли», и мне ее тогда дали прочесть на немецком. Интересная книжица, правда, я заподозрил, что немцы помимо прочего еще сказали, что я