Чтобы покинуть маленькую комнату, Рэндол Шестой закрывает глаза и представляет себе слово порог, написанное справа налево. Соответственно, слово гараж пересекается с ним на букве «г». Закрыв глаза, он делает четыре шага вперед: а-р-а-ж. Дверь за ним закрывается.

В очередной раз путь назад отрезан.

Огромные размеры гаража вызывают у него благоговение и страх. Ни одна комната в «Милосердии» не подготовила его к встрече с такими просторами.

Внутренняя дрожь приводит к тому, что кости, кажется, бьются о кости. Он словно превратился в шарик сжатой чудовищным давлением материи за мгновение до создания Вселенной, и сейчас, вместе с Большим Взрывом, расширится, разнесется во все стороны, чтобы заполнить бесконечную пустоту.

Однако, призвав на помощь логику, ему удается убедить себя, что окружающая пустота его не разорвет, не разнесет на атомы и молекулы. Постепенно охватившая его паника утихает, наконец исчезает вовсе.

Он закрывает глаза, чтобы представить очередную полоску из клеточек, все новыми и новыми словами продвигается вперед. Между каждым словом Рэндол открывает глаза, чтобы прикинуть маршрут дальнейшего продвижения и определить количество букв в следующем слове, которое может ему понадобиться.

Таким образом, пересекает гараж и добирается до пандуса. По нему поднимается на улицу. Луизианская ночь теплая, влажная, наполненная жужжанием москитов.

К тому времени, когда он оставляет позади большую часть квартала и сворачивает в проулок, восточный горизонт окрашивается слабым серым светом.

Паника вновь грозит накрыть его с головой. Днем, когда все проснулись и двигаются, мир превратится в бесконечный калейдоскоп звуков и картин. Он, конечно же, не сможет справиться с таким информационным потоком.

Ночь — куда лучшая окружающая среда. Темнота — его подруга.

Он должен найти убежище, где сможет провести день.

Уставшая донельзя, Карсон провалилась в сон без кошмаров, лишь один раз оказалась на борту черного корабля, который плывет под черным небом по черной воде.

Рассвет ее не разбудил. Проснулась она в половине третьего дня, приняла душ, позавтракала в комнате Арни, наблюдая, как мальчик строит замок.

У подножия моста, который переброшен через ров, перед воротами башни, обороняющей подъемный мост, у входа в наружный и во внутренний дворики, наконец, у ворот самого замка, Арни положил по одной из блестящих монеток, которые дал ему Дукалион.

Она предположила, что центы эти, по мнению Арни, талисманы, которым передана сила изуродованного гиганта. И сила эта может остановить любого врага, пытающегося войти в замок.

Вероятно, Арни верил Дукалиону.

Верила ему и Карсон.

В контексте событий двух последних дней заявление Дукалиона о том, что он — чудовище Франкенштейна, нисколько не противоречило действительности. А кроме того, он обладал качеством, которое еще не встречалось ей в других людях и, нужно отметить, не очень-то поддавалось словесному описанию. Его спокойствие глубиной не уступало океану, его взгляд был настолько прямым, что иногда ей приходилось отводить глаза. Не потому, что ее тревожило иной раз вспыхивающее в глазах Дукалиона пульсирующее сияние. Нет, она боялась, что он слишком уж глубоко заглянет в ее душу, пробив все барьеры.

Если Дукалион был тем самым созданием Виктора Франкенштейна, которое упоминалось в книге, то за два прошедших столетия, пока человек-доктор превращался в монстра, монстр, наоборот, становился человеком, причем человеком незаурядным и необычайно проницательным.

Ей требовался день отдыха. Месяц. Расследованием теперь занимались и другие, разыскивая Харкера. Ей не было необходимости горбатиться семь дней в неделю.

Тем не менее в половине четвертого согласно предварительной договоренности Карсон стояла на тротуаре перед своим домом.

В тридцать три минуты четвертого у тротуара остановился седан. Прошлой ночью Карсон проявила слабость: когда они отъезжали от дома Харкера, за рулем сидел Майкл.

И теперь, когда Карсон заняла пассажирское сиденье, Майкл доложил: «По пути сюда я ни разу не превысил разрешенную скорость».

— Поэтому и опоздал на три минуты.

— На целых три минуты? Да, наверное, теперь у нас нет ни единого шанса найти Харкера.

— Единственное, что мы не можем купить, — это время.

— И дронтов. Этих птичек мы тоже не можем купить. Потому что они вымерли. И динозавров.

— Я позвонила Дукалиону в «Люкс». Он ждет нас в четыре часа.

— Мне просто не терпится встретиться с ним… когда еще представится возможностью обсудить ход расследования с чудовищем Франкенштейна.

Она вздохнула.

— Я думала, концентрация внимания, необходимая водителю, свяжет тебе язык.

— Как раз наоборот. Вождение стимулирует работу мозга и, соответственно, языка. Это круто, вести машину.

— Не привыкай к этому.

Когда они прибыли к кинотеатру «Люкс», уже в пятом часу, небо над городом почернело.

Майкл припарковался в запретной зоне, где бордюрный камень выкрасили в красный цвет, повесил на зеркало заднего обзора карточку с надписью «ПОЛИЦИЯ».

— Живет в кинотеатре, значит? Небось дружит с призраком оперы?

— Увидишь сам. — И Карсон вышла на тротуар.

Захлопнув дверцу, он посмотрел на напарницу поверх крыши.

— В полнолунье его ладони становятся волосатыми?

— Нет. Он их бреет, так же, как ты.

После долгой ночи и еще более долгого дня в «Руках милосердия» Виктор заехал на поздний ленч или на ранний обед в каджуновский[47]ресторан во Французском квартале. Остановил свой выбор на рыбопродуктах. Такой экзотики, как в китайском ресторане, там не подавали, но готовили хорошо.

Потом, впервые почти за тридцать часов, он вернулся домой.

Значительно улучшив свои физиологические системы, он мог практически не спать, а потому больше времени проводить в лаборатории, но иногда задавался вопросом, а не слишком ли много он работает. Возможно, если бы он не сводил досуг к минимуму, голова бы работала лучше, и ему бы удавалось добиваться большего.

Дискуссии на эту тему за прошедшие десятилетия, даже столетия, он вел сам с собой многократно. И всякий раз делал выбор в пользу работы.